Анна Козлова - Рюрик

Катя потрясенно ахнула.

— Но это было давно, — продолжил капитан, удовлетворенный эффектом, — а если вы намекаете на серийного маньяка, то вынужден вас разочаровать.

— Вы не могли бы показать мне место, где нашли мотоцикл? — спросила Катя.

После паузы он ответил:

— Мог бы. Но не сегодня. — И добавил: — Вы что-нибудь ели?

Ночь выдалась ясной. Над ручьем висела полная луна, и Марта завороженно смотрела, как по ее белесому рыхлому лицу пробегают морщины облаков. Сидеть неподвижно было тяжело, Марта елозила, почесывалась, чертыхалась, прихлопывая комаров и мошек. Никто не появился, никто не пришел за ней. Лес стоял, погруженный в свою бурную ночную жизнь — в нем выли, шуршали, шипели и стрекотали, — лесу не было дела до Марты, сидевшей на берегу ручья в круге камней.

Вдруг она уловила какое-то движение на противоположному берегу — ровно там, где ходил медведь, от которого она спряталась, зарывшись в ил.

Марта всматривалась до рези в глазах, но видела только потревоженные ветви сосен, она вслушивалась, но лес жил столь громко, что отдельные звуки тонули в аккордах всеобщей ночной охоты.

К счастью, луна стряхнула паутину облаков и осветила фигуру на другом берегу.

Это девочка!

Марта улыбнулась и подалась вперед, ей хотелось крикнуть «Привет!», но она сдержалась и только помахала рукой.

Девочка подняла руку, показывая, что тоже видит Марту, и приложила палец к губам: «Тихо!»

Потом сняла белую блузку в коричневых пятнах, выбралась из коротенькой синей юбочки и, оставшись совершенно голой, вошла в воду. Марта в тревоге наблюдала, как ледяная вода поглощает ее тело. Откуда-то из глубины леса вдруг вырвался ветер, подхватил облака и тряпками швырнул их в лицо луны. Мир погрузился в синюю тьму, и больше не было ни ручья, ни сосен, ни даже ружья, лежавшего на коленях Марты.

Теперь Марта слышала лишь собственное дыхание да ощущала тяжесть приклада.

— Марта! — раздался крик.

— Я здесь!

— Я не вижу тебя!

— Я тоже ничего не вижу!

— Брось камушек в воду. Так я пойму, в какой ты стороне!

Марта нащупала камень и с силой швырнула его вперед. Раздался всплеск.

— Еще! Еще один камушек!

И еще, и еще, и еще.

Марта швыряла камни, пока не прозвучал возмущенный вскрик:

— Ой! Больно!

Девочка выбралась на берег и карабкалась по склону, к Марте.

— Сейчас, — бормотала она, — я уже близко!..

Ее голос звучал совсем рядом, но вдруг захлебнулся. Марта услышала вздох, вскрик и грохот падения.

Наступила тишина.

Марта вскочила. Девочка сорвалась. Упала.

— Эй! Ты слышишь меня?! Ты жива?..

В ответ донесся тихий горестный плач.

— Я что-то сломала, — простонала девочка, — встать не могу.

— Не двигайся! — крикнула Марта. — Если что-то сломано, надо просто лежать, так будет лучше! Я помогу тебе!

— Ты не поможешь, — возразила девочка, — мне никто не поможет…

Тишина.

Марта прислушивалась, ее вдруг пронзила мысль, что девочка может потерять сознание и умереть от переохлаждения.

— Ты слышишь меня?

— Да… Спать хочется.

— Не спи, не надо! Тебе нельзя сейчас спать… Слушай меня!

После короткого препирательства девочка согласилась послушать Марту, и та принималась рассказывать сказку на ночь — про злого короля, мертвую королеву и глупую принцессу.

Она рассказывала, как после провалившегося знакомства с Сонечкой и избиения диванной подушкой Рюрик впал в депрессию. Он не растерял привязанности к Марте, но словно бы делал все, чтобы их любовь из веселого сотрудничества превратилась в какую-то античную трагедию.

Рюрик завел обыкновение вырывать из себя перья.

Поначалу Марта находила в поддоне клетки по два-три пера, но с каждым днем их становилось все больше.

Он выдирал перья с кусками мяса, его некогда мягкая, пушистая грудка покрылась язвами, ноги стали похожи на мертвые серые окорочка, а единственное красное перо, которое он почему-то не выдернул из хвоста, Рюрик постоянно жевал и обсасывал, и создавалось впечатление, что он ранен стрелой в задницу.

Каждое утро Марта плакала, умоляя попугая перестать, а он, то ли не понимая, какое впечатление производит, то ли нарочно издеваясь над ней, требовал ласк и терся о ее руки и лицо головой — единственной частью его тела, сохранившей оперение.

Ира сдержала слово: она сказала отцу, что Марта ревнует к Сонечке и поэтому запустила к ней в кроватку опасного попугая-психопата. Отец пообещал, что если он еще раз услышит нечто подобное, то мигом вышвырнет попугая на улицу.

И неважно, что там будет за окном.

Ветеринар прописал Рюрику витамины и круглый пластиковый воротник. Воротник не давал попугаю возможности калечить себя.

— И сколько он должен это носить? — спросила Марта, наблюдая, как Рюрик, яростно визжа, пытается сорвать воротник лапой.

— Возможно, всю жизнь, — сказал ветеринар, — ему сейчас сколько?

— Двадцать один.

— Ну тогда еще лет сорок можете не снимать!

Ах какая смешная шутка!

Сонечка рано пошла.

В десять месяцев она уже отказывалась играть в манеже и исследовала дом, держась за стены, периодически падая и ударяясь головой. И тогда квартиру сотрясал ее пронзительный крик. Заслышав его, Рюрик начинал биться в клетке и рычать, чего не делал со времен жизни в бывшей кладовке на Ленинском.

Няню Ира брать отказывалась. По ее словам, она родила ребенка, чтобы наслаждаться материнством, но почему-то не наслаждалась, а беспрестанно требовала помощи и поддержки. Поскольку от отца добиться этого было невозможно, Ира наседала на Марту. Отец тоже считал, что она должна заботиться о сестре.

— Я не рожала ребенка! — отбивалась Марта. — Я не хочу наслаждаться материнством!

— Марта, у тебя достаточно свободного времени, чтобы пару часов в день присмотреть за Сонечкой, — невозмутимо отвечал отец.

Марту все сильнее захватывала ненависть к сестре, а вместе с ненавистью нарастал и стыд за это чувство. Она могла больно ущипнуть ее, толкнуть, чтобы та повалилась на пол; когда никого не было рядом, она отнимала у Сонечки игрушки и клала туда, где Сонечка не могла их достать.

И все эти мерзости, все тайные щипки и явные обиды, все эти крики и ругань заполонили дом, бурлили, как суп на слабом огне, — до тех пор, пока из Лондона на каникулы не приехал Яша.

Он изменился. Вырванный из привычной среды, вынутый из супа, он снял с себя детство, как одежду, из которой вырос.

За год разлуки, переговоров по скайпу, переписки в чатах Яша превратился в мужчину. Он стал выше, раздался в плечах, у него появилась привычка сидеть, широко расставив колени, и все это вместе почему-то вызывало у Иры негодование.

Пребывая с Мартой в затяжной конфронтации, поначалу она пыталась разыграть с Яшей пьеску под названием «наша счастливая семья», но потерпела фиаско. Яша не интересовался Сонечкой, не хотел гулять с ней и Ирой во дворе, а на просьбы последить за сестрой, пока Ира принимает ванну, отвечал прямо: