Анна Козлова - Рюрик

В каком-то смысле она была права.

Она уехала к подруге, и они еще пару суток накручивали друг дружку. Подруга рассказывала про женщин, которым плеснули в лицо серной кислотой, Катя бодрилась, замечая, что Кирилл — банальный алкаш, и ей трудно представить, что он способен осуществить такое сложное, последовательное действие, как покупка серной кислоты.

Пропивший все деньги, лишенный крыши над головой Кирилл метался по дачному поселку и грозился в сообщениях то спалить Катину дачу, то ночевать на лавочке у ее дома, чтобы она знала, до чего его довела. Потом его риторика изменилась. Он умолял Катю встретиться и дать ему хотя бы двадцать тысяч рублей, чтобы он смог снять себе комнату. На ее молчание он разражался проклятиями, которые, правда, быстро сменялись заискиваниями.

В 10 утра я получила сообщение, в котором он описывал, как найдет меня и разобьет мне колени молотком, чтобы никто больше на меня не позарился. В 10.30 он писал, что во всем виновата водка, это она довела его до безумия, но на самом деле дороже всего на свете ему моя улыбка. Ближе к 12 я получила ультиматум: он готов простить меня за мое скотское поведение и снова, как он выражался, сойтись — в течение почему-то трех дней. Вечером он добавлял, что я буду умолять его вернуться, а он еще подумает, потому что не хочет жить «нелюбимым».

Подруга была убеждена, что Кирилл обязательно убьет Катю. В его агрессивности она убедилась лично, когда поехала на Катину дачу вместе со своим приятелем геем (очень мужественной наружности), чтобы отдать Кириллу его вещи, включая коровьи черепа. Втроем они слегка поцапались над горой мусорных мешков со строительного рынка, куда Кирилл собирал свой скарб.

Подруга потом докладывала, что изъяснялся он исключительно матом, обвинял Катю в воровстве каких-то его книг и кожаной куртки и что все руки у него были в свежих порезах, которые он ей (и гею) не без бравады продемонстрировал, заявив, что боли не боится.

Подруга почему-то решила, что таким образом Кирилл завуалированно намекает на готовность сесть в тюрьму за убийство Кати, где его, безусловно, не один раз изобьют, а может, и порежут. Выслушав ее, Катя впала в настоящую панику, вопрошая: «Что же мне делать?!» — и неожиданно получила ответ, и, что еще более неожиданно, — от гея.

Налив всем вина, он заявил, что в таких ситуациях важнее всего публичная огласка, которой так боятся все жертвы насилия. Понятно, что женщине тяжело признаваться, каким унижениям ее подвергали, но иного пути остановить подонка, похоже, нет.

Так, в соображении на троих, родилась идея «дневника жертвы», которую на следующий день Катя презентовала редактору информационного портала «Страна +7». Поскольку портал давно и безуспешно охотился за женской аудиторией, Кате дали добро на первую публикацию. За пять дней дневник набрал более ста тысяч просмотров и около двадцати тысяч перепостов, что позволило сделать вывод о крайней востребованности поднятой Катей проблематики.

Выяснилось, что большинство женщин в нашей стране переживали все то, что описывала Катя, с большей или меньшей степенью рефлексии. Кате писали письма, в которых поздравляли с тем, что Кирилл оказался нейтрализован прежде, чем он поднял на нее руку. Катя благодарила всех писавших «за смелость» и замечала, что «между психологическим насилием и физическим не такая уж большая разница, как принято считать».

Разумеется, не обошлось и без сексистов, обвинителей жертв и прочего сброда, но их обидные комментарии в Катин адрес лишь указывали на то, что «честный разговор о мужском насилии давно назрел».

Вы хотите знать, что случилось с Кириллом? Поверьте, ничего особенного или хотя бы нового. Еще с полгода он надеялся вернуться к Кате, убеждая себя, что их разлад — странное недоразумение, а на самом деле Катя его любит. Он даже писал оскорбления вперемешку с угрозами Катиной подруге, которая, по его мысли, настроила Катю против него. В пьяном состоянии он отредактировал статью о Кате в Википедии, приписав, что Катя является его женой. А потом, как и следовало ожидать, он «влюбился» снова и исчез где-то в Подмосковье.

Дело, как мы с вами отлично понимаем, не в нем.

Так часто случается, что отдельные бесполезные люди становятся детонаторами мощнейших психических процессов в нас самих. Сероводорода из их слабенького пердежа оказывается достаточно для искры, что подожжет бикфордов шнур, и вскоре оглушительный взрыв разнесет скальные породы наших былых представлений о жизни, о людях и о самих себе, конечно.

Помните, я говорила вам о рычаге? Так вот, для Кати Беляевой рычагом стал Кирилл — после встречи с ним ее жизнь изменилась, чего пока не сказать о вашей.

Катя ждала Любу на летней веранде кафе в центре столицы нашей родины.

— Хочешь кофе или, может, лимонад? — приветливо спросила она.

Люба заказала чай и сырники с малиновым муссом.

Я смотрела на облупленный красный лак на ее ногтях, на то, с каким восторгом она разглядывает гуляющих по Патрикам проституток в дорогущих шмотках. И, глядя на нее, я пыталась найти ответ на вопрос, что же случилось со всеми этими девочками, но не находила его, — напишет Катя ближе к вечеру.

— Как ты познакомилась с Мартой?

— Ну как? — ответила Люба с набитым ртом. — Мы с ней в одном классе учились. И жили в одной комнате, ну и… Два года почти.

Катя кивнула:

— Почему вы обе оказались в интернате?..

Люба пожала плечами. Разумеется, она прекрасно знала, почему оказалась в интернате, но ответила уклончиво:

— Плохие отношения с родителями. — Люба вздохнула: — Мама с папой развелись, и мама теперь очень много работает, вечно в командировках… Она не хочет, чтобы я оставалась дома одна, ей не нравится, что приглашаю друзей, и соседи ей жалуются, ну и…

Она сидела передо мной и обстоятельно, спокойно объясняла, почему она не нужна, почему не нужна ее лучшая подруга Марта. Почему с ними нельзя жить, есть за одним столом, ходить по выходным в кино, обниматься, выслушивать их наивные истории про учителей и мальчиков.

— А у Марты мать умерла, и ее отец женился на другой женщине, — продолжала «наивные истории» Люба. — Вы, кстати, знаете, кто отец Марты?

— Кто? — заинтересовалась Катя.

— Адвокат! Олег N.

Катя округлила глаза:

— Да?..

— Да, — подтвердила Люба. — В общем, у него от новой жены родился еще ребенок, он больной оказался… Ну и…

«Ну и…» Ее любимая присказка, безотказный способ заканчивать едва ли не каждое предложение, словно после «ну и» слова уже излишни, и так все ясно. Но мне не ясно. Я не могу понять, почему рождение больного ребенка означает отказ от здорового, я не могу понять, почему командировки становятся причиной отдать единственную дочь в интернат?