Дерек Миллер - Уроки норвежского

Крепко усвой этот урок, Европа: пока вы убивали нас, мы вас спасали.

Но не Шелдон. Он не был на той войне. Он был слишком молод.

— Я хочу сказать, — поясняет Рея для Сигрид, — что это замечательный старик, у которого к концу долгой и трудной жизни поехала крыша, и он сбежал.

Сигрид кивает. Ларс и Петтер хранят молчание. Сигрид снова смотрит в свои заметки и говорит:

— Я бы хотела вернуться к его деменции.

— Да, давайте.

Сигрид замечает, как изменилось выражение лица Ларса, но не понимает, что это значит.

— Недавно умерла моя бабушка, — объясняет Рея. — С тех пор Шелдон как-то потерялся. Они были необычайно близки. Перед смертью она сказала мне, что он страдает деменцией, и посоветовала присматривать за ним и следить за его поведением.

— Это произошло в Нью-Йорке.

— Да. Я изучила симптомы на сайте Американских институтов здравоохранения.

В этот момент, впервые за все время, Ларс фыркает.

— Что такое? — спрашивает Рея.

— Ты должна признать, что твой дед опроверг все симптомы.

Ларс намекает на разговор, который произошел три недели назад рядом со станцией «Вестбанен» около Акер-Брюгге на променаде в бухте Осло. Весь район перестраивали. Туристическое справочное бюро убрали из здания старой железнодорожной станции и на его месте теперь был Музей Нобелевской премии мира. Они сидели «У Паскаля», где подают роскошные пирожные и до нелепости дорогое мороженое в жалких пластиковых стаканчиках. На причале около крепости Акерсхус бросил якорь огромный океанский лайнер, и от него двигалась толпа голодных великанов с фотоаппаратами.

При виде проголодавшихся туристов Шелдон придвинул поближе двенадцатидолларовый стаканчик с мороженым.

— Дед, я только хочу сказать, что существует пять симптомов, которые нам следует иметь в виду, — она читала по бумажке и старалась говорить самым участливым тоном, на который была способна. — Во-первых, человек иногда задает одни и те же вопросы по нескольку раз. Во-вторых, он не может найти дорогу в знакомых местах. В-третьих, не способен следовать инструкциям. В-четвертых, он может путать время, людей и места. В-пятых, порой он пренебрегает личной безопасностью, гигиеной и питанием.

Было субботнее утро, весна уступала место длинным дням роскошного норвежского лета.

Шелдон кивал, слушая ее. Потом поводил двумя пальцами по стенкам пивного бокала, собирая выступившую влагу. Прикрыл глаза и провел мокрыми пальцами по векам.

— Ты когда-нибудь так делала? Очень приятно!

— Дед!

— Что?

— Почему ты всегда заказываешь пиво, если ты его не пьешь?

— Мне цвет нравится, — ответил он, не открывая глаз.

— Что ты думаешь о том, что я сейчас сказала?

— Ну да.

— Ты помнишь вопрос?

Это его спровоцировало. Шелдон повернулся к внимательно слушавшему их разговор Ларсу:

— Смотри. Номер один. Вынуждая людей повторить вопрос, заставляешь их задуматься, что они хотят узнать. Если ты не готов повторить свой вопрос трижды, тогда тебе не очень-то нужен ответ на него. Номер два: вы привезли меня в Норвегию. Здесь все мне незнакомо. То есть я не могу заблудиться в знакомом месте. Я могу заблудиться тут везде. Номер три: я не понимаю по-норвежски, так что я не могу следовать инструкциям. Если бы я понимал… вот тогда это была бы деменция. Номер четыре: я не знаю ни одного обладающего самосознанием человека, который, после минутного размышления, не признал бы, что иногда путает время, людей и места. На самом деле, что еще, кроме времени, людей и мест, можно путать? А что касается последнего пункта, я скажу следующее. Я не имею понятия, что значит пренебрегать собственной безопасностью. Как это можно измерить? При каких обстоятельствах? Кто это определяет? Я плыл на рассвете в Желтом море под градом трассирующих пуль, с поднятой головой. Пренебрегал ли я своей безопасностью? Я женился на женщине и прожил с ней всю ее жизнь. Это безопасно? Теперь про личную гигиену. Я чищу зубы и принимаю душ каждый день. А питание? Мне восемьдесят два, и я до сих пор жив. Ну как, Ларс?

— Лучше не скажешь, Шелдон.

Рея помнит этот эпизод. Но сейчас, в присутствии Сигрид, она отвечает Ларсу:

— Он излагал ясно. У него есть талант излагать логично. Он просто работал на публику.

— На меня это подействовало, — пожимает плечами Ларс.

— Хорошо, может, у него и нет деменции как таковой. Но он странный. Ну правда, странный. Он все больше общается с умершими.

При этих словах она как будто смутилась. Что бы ни происходило в усталом мозгу деда, это все очень сложно. Оно появляется и исчезает. Но она знает, что с Шелдоном не все в порядке. Что смерть Мейбл основательно подкосила его. Он потерял точку опоры. Больше ей нечего добавить.

Сигрид слушает, а потом обращается к Ларсу по-английски:

— То есть вы не считаете, что это слабоумие?

Ларс стучит пальцем по столу. Он не хочет противоречить Рее. Не при посторонних. Не в том, что касается ее родных. Но в нем говорит чувство долга и справедливости. Перед тем как ответить, он прикидывает, как сделать так, чтобы Рея сама признала его правоту.

— Рея сообщила ему кое-что сегодня утром. Это не могло не повлиять на него.

Сигрид поворачивается к Рее и ждет.

— Прошлой ночью у меня был выкидыш. Но меня отпустили домой из больницы. Это был первый триместр. Утром я рассказала об этом деду.

Тут вмешивается Петтер:

— Сожалею, — говорит он.

Рея кивает. Она не хочет становиться центром внимания.

— Не то чтобы мы не были к этому готовы. Но Шелдон точно не был готов, — замечает Ларс.

Рея молчит, поэтому он продолжает:

— Я не думаю, что это деменция. Шелдон пережил всех, кого он знал, включая сына и жену. Мне кажется, что он переехал в Норвегию из-за нашего будущего ребенка. Ради возможности увидеть, что жизнь продолжается. Но ребенка мы потеряли.

— А чем вы объясняете его поведение? — спрашивает Сигрид Ларса.

— Полагаю, чувством вины. Его мучает чувство вины от того, что он их всех пережил. Прежде всего своего сына Саула — отца Реи. Возможно, также старших товарищей, погибших во Вторую мировую. Своего двоюродного брата Эйба. Жертв Холокоста. Сослуживцев по Корее. Жену. Этого ребенка. Я думаю, он не в состоянии пережить еще больше. Теперь что касается корейцев. Я знаю, что есть сомнения по поводу его участия в боевых действиях, но я уверен, что он в них участвовал, потому что корейцы мерещатся ему за деревьями. Не думаю, что это корейцы вообще. Речь идет о людях, которых он убил, и он сожалеет об этом. Даже при том, что это произошло на войне.

Рея с ним не согласна:

— Мой дед не испытывает чувства вины из-за того, что пережил Холокост. Поверьте мне. Если он о чем и сожалеет, так это о том, что не прибавил себе годов и не попал на войну бить нацистов.