Михаил Рощин - На сером в яблоках коне

— А вот по шее, а? — Алеша держался сзади за плечо Базарова и прыгал со ступеньки на ступеньку, Базаров покачивался и подставлял Алеше лицо, чтобы тот сам вынул у него изо рта трубку.

«Не зря мама плачет и говорит, какой он муж! — подумала Лена. — Совсем мальчишка, и все». Она чувствовала себя сейчас строгой и гораздо старше Алеши.

Все вместе — Лена впереди — они вышли из темного и прохладного подъезда на солнце; горячее и яркое, оно, казалось, свалилось к ним во двор и теперь клубится здесь, заливает все нестерпимым светом. Дворник Коля в желтой майке и фартуке обмывал из шланга деревья, высокая струя била по кронам, пропадала в них, сыпалась вниз дождем. Мальчишки скакали под брызгами и в восторге орали. Мокрый шланг был угольно-черен на залитом солнцем асфальте — самая черная вещь во всем дворе. Мелкая, молодая, еще желтоватая листва на тополях уже загустела. Сквозь железный высокий забор было видно улицу, зеленый сквер. Светло и весело. Неужели завтра все жильцы соберутся здесь смотреть, как приедут бракосочетавшиеся Алеша с Викой? Нет, Лена никогда не выйдет замуж — это ведь просто стыдно. Все смотрят, все видят. Ужас, просто ужас…

— «А я все помню, я был не пьяный», — продолжал свою песенку Базаров, и почему-то она звучала как насмешка над Алешей.

Через каменную арку вышли на улицу — улица тоже гремела, пестрела, неслись машины с опущенными стеклами, белая мороженщица везла через дорогу рядом с собою свой голубой ящик, гремящий подшипниками — тянула его на ремне, словно большую послушную собаку вела у ноги. В витрине ателье напротив тонкая, как игла, кукла-манекен с ресницами, закинутыми на самый лоб, была переряжена в летнее платье. С афишного щита красные огромные буквы кричали, ослепляя как солнце: «Праздник на льду».

Базаров пел и ехидно посматривал на Алешу, и Лена тоже посматривала, как Базаров, а Алеша шел между ними и усмехался: мол, давайте, братцы, давайте…

Втроем они занимали полтротуара, встречные люди обращали внимание на Алешин чемодан, на трубку и черные очки Базарова, которые он теперь надел, на красивую, белую с огромными розами летнюю сумку, которую несла Лена, — это была Викина сумка. А может быть, они обращали внимание на то, что Алеша шел с Леной, обнявшись? Когда переходили улицу, Алеша обхватил правой рукой Лену за плечи, они побежали перед троллейбусом и теперь продолжали идти так, Алеша как будто забыл свою руку на ее плече. Лена стеснялась, это было новое, странное и приятное ощущение, и гордилась, что идет так, — это свободное объятие как будто делало ее взрослее. Пусть бы кто-нибудь посмотрел с осуждением — она бы таким взглядом ответила, тошно стало бы! Алеша, конечно, и не подозревает, что она чувствует, он сделал это машинально, может, ему просто удобно держать так руку, он болтает себе с Базаровым, ему все равно. А в Лене все странно затихло под его рукой. Что это такое, есть этому название или нет? Вот сейчас Алеша ей совсем как брат, как самый близкий человек.

— Думай, думай, Ананий! — иронически говорил Базаров. — Еще не поздно…

Алеша усмехается и в тон ему отвечает:

— Горацио, я гибну, ты жив, поведай правду обо мне…

Он глядит вперед, улыбается, ресницы его слиплись, вид у него беспечный, и говорит он беспечно, и беспечно размахивает пустым чемоданом. Он нарядный и веселый. Но все не так просто, Лена знает, что все не так просто. Зачем она не взрослая и не может ему все сказать как друг! Этот дурак Базаров, что он смеется, может, надо говорить что-то совсем другое, разве он не чувствует? Пристал, как банный лист.

Лена повернула к Алеше голову и сказала ему глазами: «Вы не обращайте на его смех внимания. Я с вами. Хотите, я его выругаю?» Алеша улыбнулся и сжал ей слегка плечо.

Лена сбросила сумку к локтю, чтобы она болталась на руке, и положила свою ладонь на Алешину руку. «Я с вами, я ваш друг. Видите, я смелая какая, потому что я вас люблю и вы мне как брат». Ей стало жаль его, зачем Базаров над ним смеется? И по сторонам она смотрела с вызовом, как будто кто-то мог Алешу обидеть.

Алеша глядел на нее, улыбаясь, он все-все понимал, такая у него была улыбка, и Лена чувствовала, что он ей благодарен. Очень хорошо им было идти, так дружно, просто удивительно. И как это люди не понимают, что им нужно, а что не нужно, разве не просто понять, чего ты сам хочешь, отчего тебе хорошо? Вот это я хочу, а это не хочу, это понимаю, а этого не понимаю, это мое, а это не мое. Так просто. Я сейчас стала совсем большая, я чувствую себя равной с ним и с Базаровым или даже старше.

Когда уже было куплено вино и они шли назад, Базаров зашел в табачный, разрисованный, как деревянная ложка, магазин за табаком, а Лена с Алешей ждали его на солнцепеке, поставив свою тяжелую ношу с бутылками у ног. Народу вокруг было полно, рядом толпилась очередь за клубникой, плетеные корзиночки из-под клубники, красные внутри, горой лежали на асфальте. Звенели и шипели, отмеряя воду, красные блестящие мокрые автоматы с газировкой. В табачной витрине пестро лежали коробки с папиросами и трубки с профилями Мефистофеля.

— Алеша, а мы давайте всегда с вами будем дружить, а? — сказала Лена.

Алеша смотрел на нее ласково и немного грустно.

— Конечно, Малютка, непременно. — В голосе его была радость, что они так говорят, и Лена тоже чувствовала радость, и смелость, и свободу, потому что она любила его совсем не так, как зимой, а по-другому, и это была важная и хорошая любовь.

— Я вас, правда, очень люблю, — сказала Лена и немного отвернулась, смотрела на табачную витрину — там на одной большой коробке запорожцы писали письмо турецкому султану.

Алеша взял ее за плечо, и подвинул к себе, и поцеловал легонько возле брови, там, где кончается бровь, у виска. Очень просто и хорошо поцеловал — как Малютку и не как Малютку. И Лена тоже быстро поцеловала его снизу в подбородок, потому что ей очень захотелось его тоже поцеловать. И они смотрели друг на друга очень хорошо, очень.

— Ах ты, человечек! — сказал Алеша и еще погладил ее по голове.

И Малютка не знала, что делать с этим морем доброты и растроганности, которое теперь заполняло ее. «Всегда, всегда, всегда, — повторяла она про себя, — праздник на льду, праздник на льду. Почему праздник на льду, когда такая жара? Он замечательный человек. Всегда, всегда, всегда».

Вышел Базаров, надел опять черные очки и сказал:

— Не купить ли ребенку мороженого?

— Пива хочу! — сказала Лена.

Алеша с Базаровым засмеялись, сказали, что она правильный парень, и, подняв с асфальта свои тяжести, пошли искать пиво. Все прохожие смотрели на Лену, на ее висок, на ее бровь, где Алеша поцеловал, и все знали, что он ее поцеловал, но Лена не стыдилась и держала голову гордо, потому что стыдиться было нечего, а даже совсем наоборот.