Стейс Крамер - Абиссаль

К Клиффу я выбиралась, как только находила свободное время. К несчастью, его было не так много, как хотелось бы. Бедфорд находился в получасе езды от Манчестера, я быстро запомнила дорогу до него. Чтобы встречать Арб, Лестер купил мне старый «рено», так что я могла разъезжать везде, где хочу. Везде, где Лестер не узнает.

Клифф, как и обещал, остановился у друга. Друга звали Олли. Вечно лохматый, обросший. Широкий нос, низкий лоб и карие глаза, выглядывающие из-под нависших серых век.

Я подъехала к дому Олли. Маленькая деревянная хибара с тремя окнами. Во дворе стоял старый, грязный диван, на котором сидел нога на ногу Олли, потягивая пиво. Он всегда пил пиво.

– Привет, – сказал Олли.

– Привет.

– Клиффа сейчас нет. Ты можешь подождать его.

– Спасибо, что разрешил, – сказала я как можно грубее.

Я зашла в дом. В нем постоянно отсутствовал свет, окна были настолько грязными, что потеряли свою функцию – показывать маленький клочок мира. Присела на кресло, опустила глаза вниз, принялась ждать.

– Будешь чай или кофе?

– Кофе.

– Тебе повезло. Как раз остался последний «три в одном».

Спустя пару минут Олли принес мне кружку кофе.

– Спасибо.

Когда он последний раз мыл посуду? Знает ли он вообще, что это такое – мыть посуду? Да, впрочем, какая разница. Даже если на этой кружке были бы споры самого опасного микроорганизма во Вселенной, меня это не волновало. Пусть заражусь, пусть буду мучиться, пусть умру. Теперь уже не страшно.

Олли стоял возле меня, смотрел, как я пью кофе.

– Хочешь еще что-то мне предложить? – не выдержала я.

– Нет, я… хотел спросить. Сколько вам платят?

– Почему ты интересуешься?

– Всегда хотелось узнать, за сколько люди готовы заниматься тем… чем вы занимаетесь.

– Воспитанные люди не лезут к другим в карман.

– Понятно. Значит, очень много. А если бы я захотел присоединиться к вам, Лестер взял бы меня?

Жаль, что у меня не было тогда за плечом охотничьего ружья.

– Олли, я хочу провести оставшееся время до прихода Клиффа в тишине. Если я еще раз услышу твой голос, ты пожалеешь.

Мой голос казался мне чужим. Все, что теперь исходило из меня, было внутри меня, казалось чужим. Мне нравилось угрожать, проявлять жесткость, вселять страх.

Олли кивнул. Испугался. Взял со стола сигареты и вышел на улицу, где у дивана его ждало недопитое пиво.

Я смотрела на свои руки и видела чужие руки. Кожа, лишенная мягкости, нежности. Наше тело, поверхность, полностью отражает то, что происходит с нами внутри. Вместе с руками загрубела и моя душа. Мой характер, мои мысли. Все стало иным.

Он был для меня солнцем, без него жизнь невозможна. Безнадежие, точно ядовитый смог, заполнило мою жизнь.

– Привет, Арес, – сказал Клифф.

– У меня очень мало времени.

– Это хорошо, потому что у меня мало новостей.

– Я не в восторге.

– Извини, я делаю все, что могу.

Я подошла к нему ближе. Решила использовать метод Лестера, создать мнимое благополучие, тишину, чтобы собеседник слышал только биение своего встревоженного сердца, почувствовал, как тело горит, как стопы немеют, как страх заползает под ребра.

– Клифф, было бы уже три месяца, как тебя не стало. Ты понимаешь? Я рисковала многим, чтобы спасти твою никчемную жизнь, теперь я требую отдачи.

– Я правда делаю все, что могу. Я уже влился в «Лассу», но, Арес, мне нельзя постоянно ошиваться в Темных улицах. Меня могут увидеть твои, и мне крышка. Я не могу быть настойчивым и чересчур любопытным с членами «Лассы», потому что они могут догадаться, что я крыса, и мне снова крышка.

– Что они говорят о нас?

– Ничего. Абсолютно ничего. Дезмонду все равно на вас, он только и делает, что получает деньги, пропивает их и ходит по шлюхам. Я не знаю, как он может занимать пост главного, в его черепной коробке вместо ликвора мозг омывает виски.

– Странно. Все это очень странно. Когда мы встретили Арми Рандл, он весь дрожал, предупреждал о катастрофе. Неужели он ошибался?

– «Братья Рандл» – ваши союзники?

– Да, а что?

– В последнее время я часто слышал о них.

– Так с этого и надо было начинать!

– Черт, я… точно не знаю, но кажется у них планируется встреча.

– Когда и зачем?

– Я не знаю…

Я стукнула кулаками о стол, получилось слишком громко и яростно. Я заставила себя успокоиться.

– Так, ладно. Уже что-то есть. Я тебя просила еще кое о чем.

– Да, точно.

Клифф достал из кармана своей потрепанной джинсовки клочок бумаги.

– Здесь верный адрес. Там проживает его мать с пятью дочерьми и двумя сыновьями.

Я схватила бумажку. В животе что-то сковало: жуткое ощущение потери, невозможности вернуть, предчувствие неотвратимой боли.

– У него такая большая семья.

– Да, и они не очень-то скорбят, если честно. Я пришел к ним домой, представился его давним другом, сказал, что соболезную, так его мать меня тут же прогнала, добавив, что, раз я дружил с ним, значит, я такой же выродок, как он. Она сказала, что Стив – позор семьи и все даже рады, что его убили.

Я непроизвольно резко вдохнула ртом. Хотела рухнуть на пол в тот же миг, заплакать, хотя бы попытаться. Но я только поспешно сомкнула челюсти, закусила губу, как обычно, до привкуса крови, медленно выдохнула.

Да, его убили, его убили, его убили.

Привыкни ты уже к этим словам. Его нет. Нет его голоса, его рук, его смеха. Его любви.

Даже его семья с легкостью с ним рассталась. Позор семьи. Как же вы могли так сказать о нем? Как же вы могли смешать с грязью память о Стиве? Это безбожно. Он умер в муках. Теперь мы все, кто был связан с ним, должны подарить его душе покой, окутать теплым шелком нашей любви воспоминания о нем. Беречь их.

Я буду помнить о тебе, Стив. До последнего дня.

Записка с адресом прилично истрепалась, стала мягкой, хрупкой. Я держала ее в своей ладони всю ночь, смотрела на нее, читала адрес снова и снова и задавала себе вопросы, на которые трудно было ответить. Зачем мне все это? Что я буду делать, зная, где живет его семья? Наведаюсь к ним? Расскажу о Стиве, о том, каким он был замечательным, как сильно я его люблю? Дура, приди в себя. О тебе, так же как и о нем, говорили в новостях, его матери знакомо твое лицо. Ты мгновенно выдашь себя, тебя посадят. Оставь все это.

Я спрятала записку под матрасом. Смыла утреннюю разбитость холодным душем, спустилась на первый этаж. Было воскресенье, все домочадцы уже разъехались, кто куда. Они ранние пташки. Вашингтон спал на кухне, Миди крутилась у плиты. Ей единственной было запрещено покидать стены этого дома. Лестер тщательно следил за тем, чтобы Миди вновь не села на иглу, а мы, все остальные, помогали ему в этом: дежурили по очереди, оставались дома и наблюдали за ней.