Ольга Февралёва - Происхождение боли

Макс(Моя посуду, негромко и ненастойчиво) Красота служит злу косвенно, поскольку провоцирует насилье…

ЭмильДэм! Макс! Чего за на-фиг! Можно хоть раз без вот этих вот крючков!..

Орас(Счищая мягкой коркой остатки паштета со стенок старой, побитой серебряной креманки, Эмилю) Почему ты не говоришь так же правильно, как пишешь?

ЭмильПисьмо и говоренье, друг Орас, — две совершенно разные стихии. Ты думаешь, Шатобриан, Уолтер Скотт, Эрнст Хоффманн, Констан, Натан, Морийон, Сент-Обен болтают с приятелями тем же языком, каким плетут свои прозы?

ОрасТут тебе видней,… а в спасении Эжена я, как мне ни жаль, сомневаюсь. Даже если тиф побеждён какими-то радикальными психологическими ухищрениями, анорексия осталась, а человеку, не принимающему пищи, долгого века не предскажешь.

ЭмильЭжен, неужели это правда — ты разучился голодать и есть?

Эжен(лежащий на диване в чистой рубашке) Я обхожусь без еды. И ведь даже не слабею. Меня питает что-то другое…

Макс(подходит к Эжену с тонким скальпелем) Можно твой палец? (надрезает свой, капает кровь на подушечку эженова указательного, вставляет в глаз ювелирный монокль и наблюдает около минуты)… Нет.

ЭженЧего нет?

МаксПризнаков зачаточного вампиризма.

ЭмильМои новые поздравления!

ОрасВы серьёзно верите в вампиров!?

МаксА вы — не верите. Как и в бессмертие души, к неизменному возмущению вашего друга Мишеля Кретьена, разногласия с которым самого вас огорчают, а беда лишь в том, что вы не условились о дефинициях — что именно вы называете душой и смертью . Так и тут. Вампиров в вашем понимании, конечно, нет в природе…

ОрасЯ думаю, их ни в каком — не существует. Это чистой воды суеверие.

Эмиль(Максу) А что бы было, окажись — не приведи Господь! — Эжен таки-вампиром?

Орас(себе под нос) Как об стенку — горох!..

МаксКровь частично или полностью всосалась бы порами кожи.

ОрасКто, если не секрет, вам рассказал о наших с Мишелем спорах?

ЭмильЯ же тебе говорил! Макс умеет улавливать чужие мысли.

ОрасВот как? Ну, и о чём я думаю сейчас?

Макс(пряча скальпель в несессер) О том же, о чём говорите — об Эжене и его анорексии.

ОрасА вот и нет.

МаксДа-да. Насильственно вспомненный белокурый молодой человек с притаившейся во рту цингой не наполняет и не тревожит вашего сознания. (Эмилю и Эжену) Надеюсь, вы меня когда-нибудь познакомите с этим… Рафаэлем? Тот из вас, кто первый его увидит, пусть посоветует, вместо дешёвой колбасы, есть овощи.

Эмиль(крайне удивлённому Орасу) Во как! Он словно вселился в тебя и не только украл твои воспоминания, но уже сделал из них свои выводы.

ОрасМеня действительно что-то зацепило в вашем жильце — показалось странным, нездоровым; да, его рот… Но я не заглядывал…

МаксЗапах. Настолько слабый, что ваши обонятельные зоны мозга не смогли его расшифровать, но они его сохранили и сейчас воспроизвели, а у меня — медвежий нюх.

ОрасНу, вы!.. Ваши способности гениальны!

ЭмильЭжен, давай не отставай, отмочи чего-нибудь тоже.

ЭженУ твоего коллеги Верну есть дети, двое или трое; скорее всего мальчики; если они уже ходят в школу, то учатся плохо, но ничуть не унывают, хотя бы потому, что мать их за это не бранит. Она любит и балует их, потому что они утешают её в супружеском разочаровании. Сам отец семейства хоть и не любит жену, но привязан к детям; едва ли у него в жизни есть ещё какая-то радость…

МаксТы сильно идеализируешь.

ЭмильПожалуй.

ЭженЕсли дети умрут, он слетит с катушек, уволится, запьёт, уйдёт из дома…

МаксПравда жизни и правда смерти — не одно и то же.

ЭженЗнаю. Ему лучше уже сейчас всё бросить.

ОрасЖитейские перипетии Верну — это интересно, но, господа мудрецы, займитесь наконец собственными проблемами! Один из вас вот-вот загнётся от голода! (Максу) Вы так быстро спланировали меню для чужого вам человека — накормите же своего друга!

МаксВ тонкую работу мозга можно вмешаться, но желудок неприступен для метафизического воздействия. Я заставлю больного проглотить какой-то снеди, через минуту его стошнит — и весь результат.

ОрасДа дело как раз в мозге! Желудок у нас, похоже, лужёный…

МаксЕсли он запрограммирован на отторжение пищи, нормализовать его будет…

ЭмильА я знаю, что надо делать! Эжен, если тебе и физически, и морально противна еда, то представляй себе вместо неё что-то другое; вообрази, что хлеб — это неостывшая вулканическая пемза или морская губка; вино и соки — марганцевые растворы; соль — толчёное стекло; перец — зола; молоко — разведённая известь; масло — солидол и выжимка из нефти; сыр — воск и мыло; сахар — речной песок; мясо — трухлявая древесина; рыба — мочёный картон; что все фрукты и овощи, ягоды и зелень — ядовиты; фасоль и бобы — морские камушки; яйца, грибы — резина и сгустки клея; томатный соус — глиняная жижа…

ОрасХватит!

Макс(Эжену, безучастно разглядывающему книжные полки) А твой атрофированный нос на эти фантасмагории ничего не возразит.

Эжен… Если вас это так волнует… Когда мы встречались в столовой госпожи Воке, Орас, я, помню, говорил себе: я и моя жизнь — жених и невеста… Но заключался этот брак по голому расчёту…

ОрасИ вот ты решил завести любовницу — — смерть!?

Анастази(стоящая на пороге своей комнаты, закутанная в одеяла) Нет. Он не изменник. (Замеченная всеми, быстро убегает за дверь).

Магистральный пирс уходил в море почти на километр. Пристроенных к нему насчиталось шестьдесят, между каждыми было достаточное расстояние, чтоб на причал встал крупный грузовой корабль. Из одного такого, только что прибывшего, всё те же в буквальнейшем смысле разношёрстные работники выкатывали и вытаскивал бочки ((Анна называла для себя бочками большие запечатанные туеса, выдолбленные из цельных пней)), видимо, с янтарной смолой для дока. К другим, небольшим ботам бережно сносили мшистые сочно-зелёные шары, в которых — знала Анна — дремали младенцы, готовые к новому воплощению.

Пять лет своей безмужней жизни она часто ездила в порты и просто гуляла, наблюдала, вслушивалась, пыталась понять, на что её променяли…

Но здесь всё иначе. Вместо гомона и грохота, полнящих земные пристани, в уши лишь сыпался сухим гравием топот копытных ног, за которым терялся перестук катимых бочек; снасти сонно поскрипывали, как тонкие сосёнки на ветру; никто не разговаривал, не командовал, каждый без чужих слов знал, что ему делать.