Ольга Февралёва - Происхождение боли

Он похвалялся, что переспал со всеми женщинами Эйсхарда, но детей ему родила только страшила Энгрбади — троих: змея Ирманхенда, волка Финрера и ведьму Хелл. Всех их кое-как рассовали по углам: змея, например, — в океан, а Хелл отправили хозяйничать в царстве мёртвых, — не отборно-прославленных, а, так сказать, бросовых, сдохших от болезней.

И вот захотелось Хелл замуж. Обошла своих подданных — всё старики и дети, выбрать не из кого. Списалась она тогда с отцом-хитрецом и попросила сосватать ей кого-нибудь поприличней. Лаки, как всегда, замахнулся с плеча на самое святое.

У Одена и его красотки-жены, которую все звал в шутку Фрик, родился сын Белдор, и так он им удался, что все сразу решили: вот лучшее на свете существо. Его и присмотрел Лаки себе в зятья, осталось только его угробить, что не представлялось слишком трудным, ведь эйсы — не то, что греческие олимпийцы, они вполне смертны. Но именно Белдор считался неуязвимым, потому что мать собрала со всех живущих клятву не вредить ему, забыла только взять её у какой-то былинки. Лаки это всё прознал, нашёл тот росток, сделал из него стрелу и отправился на дело. Тем временем эйсы развлекались, метая в Белдора дубьём, камнями и всяким оружием, а ему от этого было хоть бы хны. В их компанию затесался один слепец. Его Лаки, любитель загребать жар чужими руками, решил выставить крайним — подсунул свою смертоносную палку. Тот выстрелил и уложил всеобщего любимца, а поскольку Белдор был безоружным и ни разу никого не убившим, обычай велел отослать его не в Уалхолл, а к Хелл. Та (уже не знаю, какими хитростями) окрутила беднягу, и появился на свет Хелдор, общий внук Одена и Лаки. В нём было столько же ума, сколько безумия. Он мог найти спасение из любой беды, из пустоты построить рай, но, как только несчастья кончались, он сам же всё и портил какой-нибудь придурью, и мир опять смотрел в могилу.

Такую сказку рассказал Джек Анне, пока они плыли через новую ночь.

Легко сказать моя кузина Клара — а попробуй разыщи эту отшельницу!

Эжен вспомнил совет де Марсе: за всеми знаниями обращаться к де Гранлье, но в их дом он не был запросто вхож и в поисках посредника опрометчиво остановился на скромном всемогучке Ванденесе.

Феликс не изменял своему распорядку, вновь обедал дома. Он, снова усадил гостя за свой стол. Прислуживали две малолетние неумехи: одна плеснула супом на скатерть, другая уронила ложку и весело заметила:

— Ой, к вам придёт ещё какая-то дама ((народная примета)).

— Как тебя зовут? — гувернёрски спросил её Феликс.

— … Круассандра.

— Кассандра!.. Идите обе…

— Что же, — начал Эжен, когда девочки убежали наперегонки, — ваш брат вернулся под матушкино крылышко?

— Нет, он здесь, — вздохнул Феликс, — Только он тяжело болен. Тиф… Наверное, заразился где-то по дороге, потому что слёг в тот же вечер, когда приехал. (- у Эжена кусок встал поперёк горла — )… Но самое поразительное — что через день аналогичный диагноз был поставлен — кому бы вы думали? — Анри де Марсе! Несомненно, тут Рука Божья! (- «На моих ногах» — чуть не вырвалось у Эжена — ).

— Но это опасный недуг!

— Врач говорит, что жизням моих близких ничто не угрожает: оба молоды и достаточно крепки, чтоб победить болезнь, нужно только время и хороший уход.

— А почему вы помянули Руку Божью?

— Потому что Шарль изначально был крайне враждебен к Анри, хотя и не знал его, зато теперь они наверняка подружатся. Я, видите ли, отвёз брата туда, в особняк моего друга — раз они оба одинаково болеют, то и заразить друг друга не могут. Так и доктору удобней, и мне безопасней. Их спальни соседствуют, двери часто открыты. Когда недуг отступит, они без труда смогут общаться и полюбят друг друга — вот, за какую надежду я благодарю Господа! И не только! — глаза Феликса засияли, — объединённые общим страданием, Шарль и Анри для меня стали равно дороги, и если когда-то я за что-то питал к брату неприязнь, то теперь я от всей души простил ему всё и!.. ах!..

— Ну, слава Богу!

Феликс благочестиво осенился крестом и подумал: «пришёл за делом, но стесняется…».

— … Ваша матушка мне отписала, что девочек приняла, устроила и пока довольна ими. Взглянете?

— На что?

— На её письмо?

— Нет, спасибо.

— … Кровати вам пригодились?

— О, да! А вы как будто рано от них избавится…

— Ничего, купил новых…

— Но как же это: когда граф успел поработить новых девушек, если захворал?…

— Это не он, — Феликс густо покраснел, — … Я вот, как рассудил: если родители продают своих дочерей, то их всё равно кто-то будет покупать, и этим кем-то может оказаться гораздо больший бесчинец! — какой-нибудь де Люпо!.. Я решился сам… Но не порабощаю, а выкупаю из рабства я этих малюток! Я хочу дать им лучшую жизнь, сделать их счастливыми! (- «гарем душевного благородства», — сформулировал Эжен, а вслух пожелал удачи — ) Вот только… (- разговор с Феликсом походил на прогулку по сюрпризистому лабиринту — ) вы же знаете, где я служу. Если тамузнают, мне останется отпеть мою карьеру…

— Нда…

— Если бы кто-нибудь более свободный, менее публичный взял на себя этот двусмысленный труд!.. За деньгами бы дело не стало!

— Надо подумать.

— … Простите, дорогой барон, я давно должен был спросить, чему обязан вашим визитом?

— Виконтессе де Босеан. Она ведь моя дальняя родственница, и моя тётка, госпожа де Марсийак, хочет навестить её, но не знает, куда ехать, а вы, как широкоосведомлённый человек…

— К сожалению, я не имел и не имею никакого касательства к госпоже де Босеан.

— Она как будто была дружна с госпожой де Гранлье.

— Возможно, но тут я ещё меньше могу вам помочь… Эта дама неоднократно и публично высказывала неуважение к моему другу — я её не посещаю.

Разъязвлённый неудачей, Эжен готов был бежать на станцию, сесть в первый дилижанс северного направления, обшарить всю Нормандию и собственноручно вытащить виконтессу хоть из-под земли, но у витрины ювелирного магазина он вспомнил ещё одну возможность: Дервиль, помогший Гранлье восстановить их богатство.

Нотариус признал, что часто зван к господам на камерные, нетанцевальные вечера, где его всякий раз выставляют благодетелем семьи, благодарят, как ангела — «А хоть бы раз пригласили мою жену!» — закончил Дервиль. Провести с собой Эжена он согласился с условием, что тот не будет устраивать там ни допросов, ни концертов, а получилось всё так, что честный стряпчий посетил великосветский дом в последний раз: его спутник только за шиворот не тряс гостей и хозяев, выясняя, где ему искать его кузину. Кто-то наконец сболтнул: Нижняя Нормандия, город Байе, поместье Курсель.

Макс и Нази пришли проститься с детьми. Она только смотрела на Полину и Жоржа с нежной и виноватой грустью, а он говорил о вреде парижского воздуха и обещал, что летом они все будут вместе, но пока ему с мамой надо пожить наедине.