Франц Холер - Платформа №4

Вновь она постаралась вызвать в памяти эту короткую встречу, вновь услышала его вопрос: «Вы в аэропорт?», вновь увидела, что он рухнул навзничь как подкошенный, и встретила его угасающий взгляд. Но ведь он что-то произнес, он выговорил слова «Пожалуйста, прошу…» и только потом умолк. Хотел о чем-то ее попросить. Боже милостивый, о чем же? И почему именно ее?

Изабелла пошла в ванную комнату. Мобильник полностью заряжен. Вытащила зарядное устройство из розетки, положила телефон в папку, которая так и валялась на стуле в коридоре. Надела туфли, сняла с вешалки куртку. Куда же двинуться — в отделение полиции Эрликона или в городское управление?

Чуть повременив, Изабелла сняла туфли, скинула куртку и уселась на диван в гостиной.

На кладбище Нордхайм в тот день похороны состоялись трижды.

В четверть одиннадцатого Изабелла присела на самую последнюю скамью возле центрального прохода в кладбищенской капелле, ожидая панихиды по Исидору Гемперле. Там уже находились и другие люди в черном, главным образом пожилые, Изабелле это знакомо: они всегда боятся опоздать и потому приходят слишком рано. Впереди стояла урна в окружении венков и букетов, к одной из подставок крепилось знамя с красно-золотым кантом, но из-за складок разобрать удалось лишь два обрывка слов — «делькё» и «пере», ей совершенно непонятные и напоминающие венгерский язык. Может, покойный помогал беженцам, которые хлынули в Швейцарию, когда у них там подавили восстание? Вот как старики Сабо, ее соседи в юности?

Слышно было, как на хорах шушукаются и шепчутся, там явно шла подготовка, но со своего места Изабелла не могла посмотреть наверх. Люди входили в зал поодиночке, занимали места на скамьях, но и пустых мест хватало, а когда вошли родственники, Изабелла попыталась угадать лицо, с которым могла бы связать тот звонок, но двое мужчин, поддерживавших вдову, вид имели столь горестный, что ни одного из них она не могла себе представить тем, звонившим.

Но все же осталась в зале, слушала монотонные звуки органа и речь священника о Боге Всемогущем и Его Воле, а также биографию Гемперле, школьного управляющего на пенсии, всегда столь внимательного к нуждам учителей и учеников, встала со скамьи на «Отче наш», а когда запели «Йоделькёрли Альперёсли» ей, вообще-то не любившей йодль, пришлось бороться с подступившим волнением. Изабелла представила себе, как издерганный хозяйственник, умаявшись от городской жизни, раз в неделю отдавался обманчивому покою сельских трезвучий, и увидела в этом неудовлетворенную тоску всякого человека по мировой гармонии.

После прощания, когда семья направилась к выходу, Изабелла вновь оглядела украдкой всех мужчин и убедилась в верности своего первоначального суждения.

Затем она зашла в кафе неподалеку, заказала кусок сырного пирога и яблочный сок с минералкой, внимательно просмотрела обе ежедневные газеты, но не обнаружила ни заметки о вчерашнем происшествии, ни фотографии умершего. Дело, видимо, вот в чем: это не преступление, это не несчастный случай, это просто наступившая смерть, правда, необычная, «при Н. О.», и все равно тот человек умер сам по себе, никому другому не причинив вреда. Никому, кроме нее. А если не напечатали фотографию с объявлением о розыске, значит, личность умершего установлена.

Вот и ладно, ведь его папка с телефоном все так и лежит у Изабеллы в квартире. Вчера вечером при одной только мысли, что придется опять выходить из дому, ею овладела сильнейшая апатия, и она уговорила себя, мол, завтра совсем и не поздно, но сегодня любопытство повлекло ее на кладбище.

Ближе к половине второго она вернулась к капелле.

Из лимузина как раз выходили родственники, супружеская чета лет за шестьдесят, жену — она держала носовой платочек у глаз — принялась утешать женщина помоложе, в то время как другая молодая замерла у портала, словно окаменев, а муж, пожилой господин, взял за руки двоих детей. Изабелла подождала, пока все они войдут в зал, и направилась следом. Скамьи оказались заняты полностью, так что ей пришлось встать в самом конце, у стены. Умер молодой врач, сраженный жестокой болезнью, и священнику с большим трудом удалось представить его мужественно проигранную борьбу как победу жизни над смертью благодаря Господу нашему Иисусу Христу, аминь. Присутствовали музыканты, раньше в этой группе играл и врач, они вышли вперед, построились и исполнили «Лето 69-го» Брайана Адамса, а когда дошло до строчки «Those were the best days of my life» [2] Это были лучшие дни моей жизни (англ.). , солист не выдержал и отвернулся, чтобы утереть слезы и как-то продолжить, и на скамейках все повытаскивали носовые платки, всхлипывание пронеслось по всему залу, молодая вдова врача, наклонившись вперед, безудержно рыдала, и все это было так печально, что даже у Изабеллы, никого здесь не знавшей, потекли слезы, и она забыла, что злится из-за елейной речи, и забыла, что пришла искать того, кто звонил с неизвестного номера, она плакала вместе со всеми о бренности жизни.

Капелла опустела, уже пробило три часа дня, на это время была назначена последняя панихида, а Изабелла все сидела там одна. Пришел кладбищенский сторож запирать дверь, она спросила про похороны Майер Матильды и узнала, что прощание состоится прямо у могилы, захоронение в землю, участок Д.

Изабелла заторопилась, чтобы успеть, не сразу разобралась в лабиринте надгробий и, наконец, разглядела небольшую группу людей, стоявших полукругом возле могильной ямы. Изабелла замедлила шаг и остановилась возле свежей могилы, откуда ей хорошо было видно происходящее. Со словами «Земля к земле!» священник зачерпнул полный совочек земли из подготовленной заранее чаши и высыпал на гроб, затем двое мужчин из группы взяли совочки и последовали его примеру. Третий мужчина делать этого не стал, и женщины, все вчетвером, тоже стояли, не двигаясь, одна вытирала глаза платочком. Подросток глядел на небо, где самолет чертил в синеве две светлые полоски.

Священник распрощался, уложил свой молитвенник в черную папку и явно заторопился, за ним и остальные потянулись к выходу, по дорожке мимо могилы, где стояла Изабелла. Двух мужчин их жены — Изабелла дала бы всем лет около семидесяти — тотчас схватили под руку, они оба шли и равнодушно смотрели вниз, а вот третий выглядел старше, он опирался на палку и слегка прихрамывал, за ним следовали еще две женщины с мальчиком, которому все происходящее было явно в тягость. Проходя мимо Изабеллы, один из мужчин поднял голову и скользнул по ней взглядом, в то время как Изабелла изо всех сил рассматривала могильный холмик у своих ног.

Выходит, вот они, люди, как-то связанные со вчерашним незнакомцем и нипочем не желавшие его здесь видеть. Изабелла не знала, как поступить, да и надо ли ей как-то поступать? Если полиция установила, кто такой этот покойник, то его родственников тоже известили. Но с чего она-то взяла, что здесь действительно его родственники? Мужчины — его братья? А сама усопшая? Из цветов на свежем холмике Изабелла выбрала белую розу, отломила и медленно пошла к той самой могиле, а там двое кладбищенских, уже высвободив ремни, на которых гроб опускали в яму, обматывали их вокруг металлической каталки, где гроб стоял вначале. Изабелла подошла, они почтительно посторонились. Надпись на деревянном кресте гласила: «Матильда Майер-Швеглер, 1923–2012».