Эдуард Овечкин - Норд, норд и немного вест

— Всё ясно, — сказал Петрович, — подводник он у тебя.

— Откуда тебе это ясно?

— Ну сама на набор посмотри: или подводник, или на складе где приворовывает. Но рожа у него приличная, на крысу не похож. Значит, — подводник. Я тебе говорю.

— Маша твоя? — Миша заглянул сверху вниз на фото, — дай погляжу.

Слава сидел на кровати и читал письмо. Они только что пришли со службы, и Слава только разулся, снял шинель и расстегнул китель, и уселся читать — ждать больше не было сил. Миша же переоделся, сходил умыться и поставил греться суп на плиту.

— Да она вообще красавица у тебя! — Миша рассматривал фото — Как тебе так подвезло-то? И эти (Миша показал грудь) такие ого!

— Миша! Фу! Дай сюда фото! Одно у тебя на уме, пошляк!

— Вот уж совсем и не одно, но и это — в том числе! А чего сразу пошляк-то, ну ты вот и внимания не обратил на это ни разу, да?

— Ну при чём тут это?

— А что тут причём? Характер у неё золотой? А ты его знаешь, характер тот? Сам-то втрескался за красоту, в том числе, и за сиськи, а пошляк — так Миша! Ну вы подумайте, какие мы все нежные тут, а? Суп-то будешь? Наливать на тебя?

— Наливай, но лучше не на меня, а в тарелку. Что там у нас гороховый брикет опять?

— А ты другого свари, раз тебе брикеты мои не нравятся! Я в него картошки даже накрошил — не суп, а наслаждение!

Ели сначала молча.

— Слушай, а пацан вот с ней — это сын её?

— Ну а кто? Понятное дело, что сын.

— И как ты к этому относишься?

— К чему «к этому», Миша?

— Ну что ребёнок у неё чужой?

— Что значит «чужой»?

— Ну то и значит, Слава, что не твой.

— Подожди, я вот сейчас плохо тебя понимаю, а как я могу к нему относиться?

— Слава, ты не заводись, я тебе сейчас объясню давай: ты можешь на него не обращать внимания, терпеть или, например, попробовать полюбить. Ты же сейчас по уши, это понятно. Но это же ребёнок, а не котёнок, ты же понимаешь, что он навсегда?

— Нет, блядь, Миша, я в детдом его сдать планирую!

— Но на вопрос-то ты мой не ответил, не думал об этом — признайся?

Слава отложил ложку:

— Не думал, да, но и думать не собирался. Он же её ребёнок — так? Так. А значит, если я её люблю, то и ребёнка её люблю, что тут думать? Да и парень он мировой — вот увидишь, вы с ним подружитесь!

— Да мы-то подружимся, в этом я и не сомневаюсь. Я про тебя спрашивал, но теперь спокоен, вижу, что психуешь, значит неравнодушен.

Миша отодвинул тарелку и встал.

— Тарелки тебе мыть! Во-первых, я грел, а во-вторых, морской закон — кто последний, тот и папа!

— Э, а доедать кто будет?

— Дедушка Ленин в обществе чистых тарелок, а я — сыт!

Миша взял с полки книгу и повалился на кровать.

— Тем более, что ты вот с Машей теперь, тебе и посуду мыть в радость, а мне продолжать страдать от одиночества и ждать свою королевну неизвестно сколько! Пожалел бы меня… Друг ещё называется!

Дальше дни замелькали, как деревья в окне скорого поезда: к концу декабря готовились сдавать последнюю задачу и в феврале идти в автономку, и поэтому дни хоть отличались один от другого, но были так загружены рутиной, что, оглянувшись назад, было их и не различить. В следующий раз Слава с Машей встретились на Новый год.

Слава прилетел тридцать первого в обед и гордо сообщил, что вырвался на целых три дня и обратно полетит аж третьего с утра.

— На два с половиной выходит! — машинально поправила его Маша.

Она отпросилась с работы, не было сил ждать до вечера.

Шли от метро домой, и Маша обнимала его с одной стороны, а Егорка топал, держась за ручку чемодана, с другой.

— И то хорошо! Мишка выручил — отстоит за меня вахту второго, а то и вовсе на день только получилось бы! Надо, кстати, к маме его съездить, он тут подарки ей передал. А давайте сегодня и съездим?

— Да ты отдохнул бы сначала, поел, в душ сходил.

— В душ можно, да и поесть тоже. А отдыхать от чего мне? Я же педали в самолёте не крутил.

— А в самолёте есть педали? — удивился Егорка.

— А как же. Специальные такие, чтоб люди, которые хотят, могли из самолёта уставшими выходить!

— Шутишь? — не поверил Егорка.

— Шучу, Егорка! А ты Деду Морозу письмо писал?

— Писал.

— Сам прямо?

— Ну нет, мама помогала.

— И что попросил у него?

(Слава уже знал, конечно, но вида не показывал).

— Игру такую с машинкой, которая сама едет, а ты настоящим рулём управляешь!

— Ого! Надо же, до чего прогресс дошёл — и такое бывает?! Вёл ты себя хорошо, маму слушался… Думаю, Дед Мороз тебе пойдёт навстречу!

— Думаешь?

— Практически уверен!

(Слава выслал Маше деньги неделю назад: игра уже была куплена и спрятана).

Слава наскоро сбегал в душ (пока Маша варила яйца для оливье), потом они провели ревизию продуктов, сопоставили их наличие с меню и оказалось, что в наличии есть всё. Не откладывая на вечер, нарезали оливье и, не заправляя, чтоб салат не засопливел, убрали в холодильник. После усадили Петровича резать бутерброды, мазать их маслом и укрывать икрой (смотри, сказала Маша, чтоб красиво было, а то Дед Мороз подарка не принесёт) и отправились втроём к Мишиной маме.

Вилена Тимофеевна жила в Петроградском районе, в доме с чистой парадной, широкими лестничными пролётами в квартире из четырёх комнат, в одной из которых даже был камин. Приходу гостей она обрадовалась ужасно, свёрток с подарками от сына отложила, даже не взглянув, что в нём, и усадила всех пить чай, непременно с её булочками, она вот как знала, что они зайдут и булочки будут готовы буквально через пять минут.

В такой квартире (больше похожей на музей, если смотреть на неё детскими глазами) Егорка был впервые и ему было бы ужасно любопытно походить по комнатам и посмотреть повнимательнее. Наверняка же в этих бесконечных книжных полках от пола до потолка, загадочных шкафчиках, полочках с фарфоровыми статуэтками и в том вот массивном столе с зелёной лампой на нём, — столько всего интересного, что не пересмотришь за всю свою жизнь. От этого он ёрзал на стуле, невнимательно слушал взрослых и всё решал проблему — можно ли ему отправиться всё смотреть? А разрешения спросить стеснялся.

— Егорка, — наконец (как подумал, но не сказал вслух, за что себя потом похвалил Егорка) опомнилась Вилена Тимофеевна, — тебе, наверное, скучно с нами, да? Ты походи тут, посмотри, тут много всего интересного, не стесняйся — трогать и брать можно всё! Желательно, конечно, не бить и не рвать, но это ничего страшного, если случайно выйдет.

Егорка посмотрел на маму, та одобрительно кивнула и дальше, до их ухода, он не принимал участия в скучной взрослой беседе, а устроил себе настоящее приключение.

Мишина мама была очевидно рада гостям и скрывать этого даже не пыталась. Подробно расспросив, как там Миша, и посетовав на то, что никак она не доживёт, видимо, до того момента, когда он осчастливит её внуками и хоть какой-нибудь уже своей женой (да что вы, парировала она Машино робкое замечание, да какая там строгость с моей стороны, хоть бы уже и козу в дом привёл, я и то была бы рада, а уж если настоящую женщину!), искренне поздравляла Славу с Машей, что какие они молодцы и вот она прямо уверенна, что всё у них будет замечательно. И наказала непременно часто бывать у неё в гостях, вот пусть прямо Маша с Егоркой и сама заходит, пока эти оболтусы неизвестно чем там занимаются, вот прямо запросто берёт и заходит. Договорились, Маша? Нет, вот прямо запросто берите и заходите! Раньше у нас гостей знаете сколько тут бывало, пока Мишин папа был жив? О, тут такие вечера закатывали, что вы! Мишин папа был профессором, и известным в определённых кругах, но, только между нами, так и остался деревенским простачком, как и я, впрочем, и нам замечания даже делали, вы не поверите, но мы так любили, когда людей много в доме и помогать любили всем, и как счастливы от этого были! Боже, я как вспомню!