Эдуард Овечкин - Норд, норд и немного вест

И когда шёл до метро, продолжал улыбаться и кивал прохожим, которые улыбались ему навстречу. И потом, передумав, пошёл дальше, до следующей станции метро, на которой они условились встретиться завтра и постоял там, глядя на поток людей, поднимающихся по эскалатору, всё ещё улыбаясь. Домой ехать решительно не хотелось, как и стоять здесь дальше, и Слава пошёл гулять. Гулял долго, но никуда не заходил и поехал домой уже сильно поздно, изрядно устав и даже немного замёрзнув, но от этого приятно устав и не мучаясь долгими ожиданиями завтрашнего дня.

Маша, придя домой, забегалась по хозяйству, а потом, читая Егорке сказку на ночь, чуть не уснула раньше, чем он сам. С утра, за привычными делами, которые можно было делать и не до конца проснувшись, Маша вспомнила про Славу и воспоминание это ей было приятно, а потом как-то затерялось в трудовом дне бухгалтерского отдела и затерялось до того, что Маша даже ойкнула (тихо — никто и не слышал), когда увидела Славу, стоящего с сумкой и букетом на выходе с эскалатора станции «Маяковская».

Слава заметил Машу позднее, и ей было приятно наблюдать пару секунд, как он выискивает глазами в толпе её и даже… волнуется, что ли?

— Маша!

— Слава! Ты что, волнуешься?

— Волнуется море, Маша, а я чуть не умер тут от страха уже, что ты меня обманула!

— Просто на работе задержали. Ну ты же знаешь в каком доме мы живём, — караулил бы там, тоже мне. Всему вас учить приходится.

— Ну здравствуйте, караулить! А гордость? А самолюбие и это, как его там, — независимость?

— Не пошёл бы?

— Между нами?

— Ага.

— Никому ни слова?

— Ни единого даже звука.

— Пошёл бы, да. Но, когда думал об этом, то стыдно как-то становилось, понимаешь? Ну, мало ли, ты настолько интеллигентна… Нет, нет, погоди, я не в том смысле. А вот, кстати, цветы. Тебе. И вот. Ты не смогла отказать мне просто, а я такой чурбан и намёков даже не понимаю. С другой стороны… ну это, в общем, не важно. Решил, что буду в сторонке так стоять — случайно вроде как тут оказался. И… вот. Куда мы сейчас? Может такси возьмём? Нет, я абсолютно не расточителен, что ты, просто хочу впечатление произвести.

— А в сумке — то у тебя что, Слава? Вон наш троллейбус — побежали!

В троллейбусе было тесно и шумно. Слава наклонился и говорил Маше на ухо:

— Продукты, что ты вчера диктовала, и Егорке там кое-что.

Маша держалась за его руку, — до поручней было не достать.

— Слава, ну ты правда в магазин сходил? Я шутила же, когда список диктовала. Эх, знала бы, надо было икры заказать!

— А что такого? Мне делать всё равно нечего — я же в отпуске. А икра у меня есть тут. Две банки — я с собой привёз, я же с Севера, а у нас там икры этой, знаешь — в каждом ларьке Союзпечати на сдачу дают!

— Да ладно.

— Да-а-а. Купишь газету «Правда» или там «На страже Заполярья», а тебе говорят: ну где мы вам сдачу с пяти рублей возьмём? Вот, икры возьмите на четыре восемьдесят. Две банки.

— Врёшь ведь?

— Я? Отнюдь, сударыня!

— Нам выходить на следующей, давайте к выходу, сударь, пробираться. Вот врунишка-то, а!

— Мне же следует тебя опасаться, да, Слава?

— Опасаться? — Слава остановился и посмотрел в небо. Поморщил лоб. — Слушай, скорее нет, чем да. Ты можешь, конечно, но вряд ли тебе это поможет. Видишь, какой я честный? А здесь красиво летом, да?

Они шли вдоль аллеи из озябших деревьев, которым нечем было укрыть свои голые ветки и кутаться приходилось в сырой туман — ни осень не кончится никак, ни зима не начнётся: самое противное время года. И голые ветки, и голые заборы, и желтый двухэтажный дом с аптекой на первом этаже по другой стороне и люди, которые спешили не потому, что опаздывали, а потому что быстрее хотели уйти с улицы — да, наверняка, летом здесь было красиво.

— Мама! — выбежал из группы Егорка. — О! И Слава пришёл!

И Егорка сразу стал солиднее и протянул руку для приветствия Славе, оглянувшись в сторону группы — видят ли, а уже потом повис у мамы на шее.

— Вот, Егорка, смотри что мы тебе принесли, — Слава достал из сумки коробку, — Луноход-1!

— Ого! — Егорка подпрыгнул на месте. — Ничего себе! А открыть можно? О, он с пультом! Ого! Ничего себе! А можно я в группе покажу? Я сейчас, я быстро, я на секундочку!

— Слава, — тихонько сказала Маша, когда Егорка убежал, — это же дорого, наверное?

— Не помню, — отмахнулся Слава, — зато смотри сколько радости.

Егорку из группы пришлось звать и даже включать строгость после «ну-у ма-а-ам, ну ещё минуточку» — дети уже начали строить трамплин из кубиков для лунохода.

Из-за этого же лунохода решили никуда не идти, а пойти просто домой ужинать и пить чай. Маша и сама устала и идти никуда не хотелось, а тут как раз и Егорка категорически запросился домой, топая между ними в обнимку с коробкой.

По лестнице шли гуськом: впереди топал Егорка («Я сам покажу, где мы живём!»), потом шла Маша и смущалась, не видит ли Слава стоптанные каблуки на её сапогах, а Слава замыкал и смотрел совсем не на сапоги.

Жили Маша с Егоркой в крохотной коммуналке всего из трёх комнат — узкий коридор, справа ванная, а слева в ряд до кухни три комнаты. Самая ближняя к кухне — их. Маша помогла раздеться Егорке, Слава помог раздеться Маше, и, когда уже раздевался сам, Егорка гонял по коридору луноход.

— Так, так, — открылась первая дверь, в аккурат против вешалки, — нарушаем покой жильцов транспортными средствами?

Выглянувший из двери мужчина был стар, помят, одет в застиранную и заношенную тельняшку без рукавов, ситцевые трусы синего цвета, бос и пах не то, чтобы плохо, но явно спиртным.

— Дядя Петя! А у меня луноход!

— Ого, — сказал дядя Петя, уставившись на Славу, — военные в городе! Тащ адмирал, какими судьбами в нашу гавань? На постой или так — абордажная операция?

— Петрович! — вроде как строго, но подозрительно ласково прикрикнула Маша.

— Я капитан-лейтенант, — поправил Петровича Слава, — в гости зашёл.

— Надо же, — подбоченился Петрович, — экий гусь, а всего лишь капитан-лейтенант!

— Петрович! — и Маша пнула дверь ногой, не сильно, но настойчиво. — А ну-ка прекрати мне!

— Тоже мне, командирша нашлась! — фыркнул Петрович, но дверь закрыл.

— Он хороший, правда, — шепнула Маша на ухо Славе, — ты не обижайся. Он выпивает, но порядочный и помогает нам всё время. Одинокий — скучно ему, вот он и цепляется к тебе, ты не обижайся, ладно?

Славе было так приятно от этого шёпота в ухо и от того, что он чувствовал движение Машиных губ так близко, что, пожалуй, Петрович стал ему даже несколько приятен.

— А я и не думал, — Слава тоже зашептал Маше на ухо, — тоже мне, обидчик нашёлся!

— Ну вот и хорошо! Так, руки мыть и в комнату — мне на кухне не мешать!