Юлия Монакова - Над студёной водой

Глядя на Асю, застёгивающую чемодан, Димка вдруг почувствовал, как сжалось сердце. Он подошёл к ней и крепко обнял, с трудом настраиваясь на почти месячную разлуку. Ася не любила долгих прощаний, выматывающих душу, поэтому запретила ему провожать её до аэропорта.

– Жаль, что я не могу поехать в эту самую тмутаракань вместе с тобой, – прошептал он с искренней досадой. Он тоже покидал Москву на днях – вот-вот должен был стартовать стамбульский этап премьер-лиги карате, и Димка вместе с некоторыми своими учениками принимал участие в турнирах. Гонка за первые места в рейтинге WKF [1] WKF – сокр. от англ. World Karate Federation (Всемирная федерация карате) шла полным ходом: все каратисты мира готовились к грядущим Олимпийским играм в Токио.

– Давай уже поженимся, а? – проговорил он, касаясь губами её лба. – Или ты до сих пор во мне не уверена?

Ася нежно потёрлась носом о его щёку.

– В тебе я уверена больше всех на свете, Димочка. Но предлагаю снова вернуться к этому разговору, когда я приеду домой.

– Как скажешь, – согласился он со вздохом.

Новое время, новые реалии в мировой журналистике диктовали иные условия: теперь всё больший упор делался на оперативность, а не на качество подаваемого материала как таковое. Все уважающие себя газеты и журналы давно перешли на интернет-версии. В них вкладывалось куда больше сил и энтузиазма, чем в бумажное издание. Ася же, тяготеющая к работе по старинке – с чувством, толком, расстановкой – только досадливо морщилась, когда главный редактор требовал от неё текст буквально онлайн, сляпанный на коленке прямо на месте события и отправленный по ватсапу.

Три года назад она ушла из своего журнала и устроилась руководителем пресс-службы в кинокомпанию «Российская мелодрама». Должность завидная – просто лакомый кусочек, но в то же время и невероятно хлопотная. По сути, на работе Ася представляла собой этакого многорукого Шиву. Она занималась пресс-релизами и организацией интервью с артистами, сценаристами, продюсерами и режиссёрами, а также писала статьи на околокиношные темы для СМИ и готовила критические обзоры вышедших фильмов. У неё было бойкое и острое перо, лёгкий запоминающийся слог и способность разговорить даже самого необщительного собеседника, поэтому её материалы охотно покупались и перекупались крупнейшими российскими изданиями. Но самое-то главное – ей не приходилось писать материалы высунув язык, можно было наслаждаться творческим процессом и работать в своё удовольствие.

Нынешняя поездка была связана со съёмками нового фильма режиссёра Семёна Горевого – экранизации старинной легенды о судьбе цыганки, обманутой русским графом и жестоко отомстившей затем всей его семье. Большую часть сцен планировалось отснять именно «на натуре», а именно – на лоне живописнейшей природы русского севера. Главной удачей для съёмочной группы оказалось то, что на месте произошедших много лет назад событий по сию пору сохранился цыганский посёлок, жителей которого планировалось завербовать в массовку.

Разумеется, обитающие там сейчас цыгане имели мало общего со своими кочующими предками. Они крепко обосновались на этой земле. Кое-кто понастроил каменных домов-дворцов, на которые жители соседних сёл и деревень только рты разевали в немом изумлении, поскольку видали подобные хоромы лишь в кино. По цыганской традиции, сыновья не отселялись после свадьбы, как дочери, а приводили молодую жену-невестку в родительский дом. Промышляли мезенские цыгане в основном охотой и разведением домашнего скота, работали с лошадьми, но некоторые из них имели какие-то тёмные делишки и тайные доходы. Возможно, браконьерили в тайге потихоньку, но за руку схватить их пока что никому не удавалось.

Старожилы окрестных деревень не могли вспомнить и объяснить, каким ветром принесло цыган почти полтора века назад к Белому морю, какая нужда заставила искать приюта на далёком и неприветливом севере. Но только раскинули они в 1885 году табор на правом берегу реки Мезени – и всё лето мелькали там разноцветные разлетающиеся юбки, звенели браслеты на гибких девичьих руках и мониста на тонких шейках, ночи напролёт горели костры, ржали лошади… А ещё звучали песни на непонятном языке, вынимающие душу у случайного слушателя.

Эти пришлые – юркие, изворотливые и пронырливые – шастали по улицам, по дворам, шуровали на базаре, подворовывали по мелочам. С ними боялись связываться – дьявольское отродье, а ну как порчу нашлют или сглаз какой! Цыганки стучались в дома побогаче, заманивая хозяюшек своим гаданием, и иные дуры-купчихи велись на их прельстивые речи, щедро одаривая затем гадалок продуктами, деньгами, а то и драгоценностями.

Немало купеческих и мещанских дочек обожглось о чёрные очи заезжих смуглокожих молодцев, засмотрелось на их смоляные кудри да заслушалось сладким пением. Ох, и многих девок попортили тогда цыганские парни!

Но самой большой занозой в памяти местных жителей засела Настя, красавица-цыганка с удивительным голосом, которым, как гласило предание, заслушивались не только люди, но и звери, и птицы, и лес, и река, и ветер, и небо…

Обольстил её заезжий красавец-граф, уговорил бежать с ним в столицу, обещал златые горы. Божился, что сразу же обвенчается с ней в Москве, что выучит её грамоте и сделает оперной певицей, прочил Насте мировую славу. Поддалась цыганка его пылким уговорам и оставила родимый табор. Однако в Москве выяснилось, что граф давно женат, а Настю планировал держать при себе в качестве красивой игрушки. Люто отомстила оскорблённая цыганка, дико: графа зарезала, а дом его, внутри которого находились запертые жена и дети, подожгла.

Долго ли, коротко ли, а возвратилась Настя на Мезень, в свой табор, спасаясь от правосудия – битая, поруганная, преступная, жалкая и поникшая. Но отец и слышать ничего о ней не захотел: проклял дочь с того самого момента, когда она сбежала со своим любовником-гаджо [2] гаджо (гаджё) – «не цыган». Человек, воспитанный вне рамок цыганской культуры, не имеющий цыганских качеств и не стремящийся принадлежать к цыганскому сообществу, чужой. По сути, примерно то же самое, что и «неверный» для мусульман. и опозорила их род.

Самое страшное наказание для рома [3] рома – буквально «цыгане», самая большая из всех существующих цыганских ветвей, включающая в себя несколько малых этнических групп (руска рома, котляры, ловари, влахи, крымы и т.д.) – лишение права принадлежать цыганскому обществу. Настя была осквернена в глазах родных и близких, и позволить ей вернуться домой считалось немыслимым делом.

Цыганка без табора и без любви – что птица без крыльев. И улететь нельзя, и петь больше невмоготу… Полиция шла по Настиному следу, но даже каторга больше не пугала гордую красавицу. Любил её один молодой цыган, крепко любил, горячо и беззаветно, с самого детства – так преданно, что готов был взять Настину вину на себя, лишь бы она хотя бы раз ответила согласием. Но не приняла цыганка от него такой жертвы. Да и не смогла бы вынести объятий чужих постылых рук… Отказала она несчастному чаворо [4] чаворо (чаво) – парень, паренёк , а сама побежала к реке.