Юлия Монакова - Над студёной водой

– Выглядите так себе, – честно сообщила она.

– К счастью, не могу сказать того же о вас, – отозвался Белецкий галантно. – Вы, как всегда, очаровательны.

– Но я не шучу, – сказала Ася настойчиво. – Такое ощущение, что вы… серьёзно больны, или вам сейчас просто плохо.

– Вот видите, как я страдаю из-за того, что вы вышли замуж, – отозвался он. Ася в шоке округлила глаза, но последующий за этим негромкий смех Белецкого подсказал ей, что это была всего лишь шутка. Его очередная, дурацкая, беззаботная и легкомысленная шутка, ранящая прямо в сердце.

– Вы очень много работаете, – продолжала она отчитывать его, изо всех сил стараясь не обижаться.

– Недолго осталось, – помолчав, отозвался он. – Скоро съёмки закончатся и мы все вернёмся в Москву.

– Вы там обязательно сходите к врачу, – попросила Ася. – Нельзя так легкомысленно относиться к собственному здоровью.

– Вы прямо как моя жена говорите, – покачал головой Белецкий. Ася смутилась.

– Просто не хочу, чтобы с вами опять случилось что-то… плохое.

Он никак не стал это комментировать. Ася помедлила и задала мучающий её вопрос:

– Почему вы не переходите со мной на «ты», как со всеми остальными?

Белецкий бросил в её сторону быстрый внимательный взгляд.

– Может быть, боюсь… боюсь слишком тесного нашего сближения, – ответил он с внезапной откровенностью.

– За себя боитесь или за меня? – уточнила она, не зная пощады. Ей вдруг захотелось закрыть этот гештальт, выяснить наконец, что у них происходит… да и происходит ли, в принципе?!

В несбывшихся, неслучившихся отношениях есть своя прелесть. И тягучая боль, и сладкая тоска, и слёзы надежды и светлой грусти… И мечты, и сны, такие сокровенно-откровенные, что щёки пылают после пробуждения ещё очень долго. И вера в то, что, если бы это всё же случилось – то оно было бы идеальным. Но эти иллюзии похожи на яд, точнее – на наркотическую зависимость. Можно бесконечно долго перебирать свои сладкие порочные мысли и строить воздушные замки, но в итоге так ничего путёвого и не выйдет. Только ломка, боль, кровь и слёзы. Так не проще ли обрубить всё прямо здесь и сейчас?..

– Ты, наверное, заметил, что очень нравишься мне? – выдохнула она, одним махом переходя на «ты» и сама боясь того, что сейчас говорит.

– Конечно, – спокойно ответил он. – Я это давно понял.

– А я… тебе? Не в прошедшем времени, не в сослагательном наклонении: «ах, если бы мы встретились раньше». Я имею в виду – теперь. Нравлюсь?

– Ты меня тоже сразу заинтересовала, – честно ответил он, помедлив. – Меня удивила наша с тобой явная схожесть. У тебя, должно быть, было много мужчин?

Она покраснела от этого неожиданного перехода к её сексуальной жизни.

– Прости, – опомнился Белецкий. – Я спросил не ради того, чтобы тебя оскорбить или обидеть… Просто мы как близнецы, честное слово. Ты такая же беспокойная, как и я. Мы с тобой – из тех одиноких мятежных парусов, которые выходят в открытое в море и упорно ищут бури. Помнишь, у Лермонтова?.. С той только разницей, что я недавно нашёл свой дом, свою тихую гавань, а ты всё ещё мечешься. Когда мы познакомились, я видел, что ты очень растеряна и даже напугана… Меня поразила твоя красота, – сказал он после секундной заминки, – в сочетании со взглядом человека, который очень много страдал. Я понял, что тебя что-то гложет изнутри. Гнетёт. Тебя хотелось защитить и обогреть. И в какой-то момент я просто понял, что это становится опасным…

– Почему? – выдохнула она, и веря, и не веря тому, что он ей сейчас говорит. Он мягко улыбнулся.

– А сама не догадываешься? Я испугался, что в конце концов просто могу в тебя влюбиться, и поэтому сказал себе «стоп». К счастью, я умею это делать. Видишь ли… – он виновато отвёл взгляд. – Я действительно очень люблю свою жену. И меньше всего на свете хочу причинить ей боль. Но и тебе – тоже. Я мог бы с тобой переспать, не вопрос, – добавил он негромко. – Но ты слишком мне нравишься для того, чтобы так поступать с твоим сердцем. И со своим тоже. Я не хочу… не имею права увязнуть в тебе, понимаешь? Поэтому и держусь на расстоянии… Вернее, пытался держаться всё это время. Да только ты всё равно всё поняла.

– Я поняла? – Ася потрясённо покачала головой. – Это неправда. Ты вёл себя так, что… это было совершенно незаметно, ты был так холоден и равнодушен временами…

– Милая моя, я же всё-таки актёр, – он невесело усмехнулся. – Или ты забыла?

Ася подняла на него глаза. Он стоял и смотрел на неё – спокойно, честно, без всякого притворства.

– Поцелуй меня, – попросила она тихо.

Несколько секунд молчания, прежде чем он ответил, показались Асе вечностью. Она слышала только, как гулко стучит её собственное сердце.

– Напомнить, по какому поводу все мы здесь сегодня собрались? – осведомился Белецкий иронично. – Вроде бы, чья-то свадьба… не припоминаешь, чья?

– Понимаю твой сарказм, – ответила Ася. – Ты вправе не верить, но свадьба – это единственный правильный и разумный мой поступок за многие годы, как бы странно это ни звучало. Ну… почти единственный, – поправилась она, вспомнив о Никитке. – Могу я сделать эту последнюю глупость напоследок?

– Но зачем? – спросил Белецкий с неподдельным недоумением.

– Чтобы… разочароваться, или наоборот – горько вздохнуть о том, что я потеряла, и навсегда закрыть для себя эту тему. Один-единственный поцелуй!

– Не надо, Ася… – сказал он с болью. Её глаза налились непрошеными слезами. Боже, какой несчастной она чувствовала себя в этот момент! Как неловко и стыдно ей было!

– Ну пожалуйста… – прошептала она еле слышно. – Мне это правда нужно. И я больше тебя никогда ни о чём не попрошу. Если хочешь, даже не взгляну в твою сторону…

– «Всё кончено: меж нами связи нет», – медленно процитировал он пушкинские строки. Ася заметила, что в минуты душевного волнения и тревоги он часто прибегает к стихам, как к спасительной палочке-выручалочке. – «Обманывать себя не стану вновь, тебя тоской преследовать не буду, прошедшее, быть может, позабуду – не для меня сотворена любовь…»

– Просто поцелуй меня так, как будто влюблён, – взмолилась она, чувствуя, что надолго её не хватит – ещё несколько секунд, и она просто беспомощно разревётся, как малолетка, от своего позора. – Ну притворись хоть раз, чёрт возьми! – она уже почти кричала. – Ты же актёр, в самом деле… – горло перехватило предательским спазмом.

Она сама робко шагнула ему навстречу, потому что он продолжал стоять, не двигаясь с места, и молча смотрел на её губы – так, что они тут же пересохли и начали гореть огнём. Только он умел делать подобное одним лишь взглядом… Белецкий нерешительно протянул руку и коснулся её лица – бережно, словно боялся навредить ей, причинить боль. Её словно пробило электрическим разрядом от этого лёгкого, как дуновение ветра, прикосновения.