Камрян Кинге - Лилия [СИ]

Бывало мы голодали, у нас не было денег, чтобы что-то купить и однажды крепко замотав дверь комнаты велосипедной цепью (чтобы не выбралась) я поднялся на крышу ловить голубей. Но не поймал, они быстро вылетели в тут и там зияющие дыры, а крыша была большая.

Частенько мы уходили голодные и в школу и тем обиднее было, когда мы узнавали, что отец в это время находился поблизости, но навестить нас так и не удосужился. В редкие встречи с ним он очистки совести ради задавался вопросом «все ли у нас в порядке?» и резко менял тему, когда я пытался дать понять, что «нет, не в порядке». Максимум что он мог сделать это вздохнуть с сожалением, сделать многозначительный жест и промямлить что-то вроде «я же пытался» и «ну вы уже взрослые» и в общем всячески старался не дать нам развивать тему. Вскоре мы уже и не пытались тревожить его ранимую душу, ибо чувствовали, что ему очень не нравится, когда мы пытаемся навязать ему свои проблемы. Дошло до того, что в порыве отцовских нравоучений о моем будущем он дал мне совет не торопиться с детьми, что мол сначала надо встать на ноги, а он вовсе просил мою мать не рожать, а сделать аборт! Ну а как же ещё, таким образом его инстинкт самосохранения преподнёс ему дополнительный повод отречься от ответственности, ведь появились мы на свет против его воли и по всей видимости были зачаты вопреки его яростным сопротивлениям. Ну что же, прости нас отец ты тоже, испортили мы тебе жизнь.

Сами мы также не ходили и не просили, все же подростковая гордость не позволяла нам побираться, и мы все ещё пытались скрыть позор от окружающих, хотя давно уже все знали и за спиной перешёптывались, и мы чувствовали некоторое напряжение при общении, что мы уже давно изгои, дети шлюхи-алкоголички, отбросы общества. Я бы лучше умер с голода чем попросил у кого-либо помощи.

Дружить с нами, тем более иметь какие-либо близкие отношения, с перспективой супружества считалось дурным тоном. Мы превратились в тех, кого я считал недостойными, над кем насмехался и перед кем теперь хотел бы просить прощения. Единственным полноценным другом, любовью и успокоением осталась лишь Лилия, которая была подругой по несчастью, такой же выброшенной на задворки и обузой своей матери.

В моей юной голове поселилась тревога, постоянное напряжение и ожидание худшего. Редкие моменты радостных событий или праздника практически всегда омрачались очередным запоем все ещё близкого и родного человека – матери. Конечно же я любил её, но порой любовь превращалась в жуткую ненависть, и я желал ей смерти, чтобы не мучала меня и Дашу, не позорила и освободила в конце концов от обязанности надзирать.

Она и отец – они украли наше детство, и мы вынуждены были повзрослеть раньше ровесников, многим из которых я завидовал и бывало проходя мимо не занавешенного окна, светящегося в сумерках, наблюдая за семейным ужином жутко ненавидел. В такие моменты появлялось жгучее желание чтобы произошла катастрофа, величайшее землетрясение или наводнение, и даже война в конце концов – чтобы все эти семейные ценности и полноценная жизнь моих ровесников также испарилась как моя и все уровнялось.

До сих пор я опасаюсь проявлять радость от вполне счастливых моментов – я все жду что веселье сменится очередной ловушкой, хотя вроде бы опасаться нечего, но я жду, натренированный тем чувством из прошлого, сигнализирующим о том, что вслед чему-то хорошему обязательно должно наступить плохое.

Я в попытках найти ответы несколько раз ходил в храм, но ничего не вразумительного там не услышал. Правда познакомился с одним более-менее смышлёным и молодым священником. Мы долго рассуждали и почему-то мне показалось что он и сам-то сомневается в том, во что пытается верить. Из всего услышанного от него и из своих долгих размышлений я пришёл к мысли что понятие добра и зла довольно относительные и, вероятно, каких-либо чётких границ не имеют. В конце концов что такое зло и за что оно нас преследует?

Гиены, разрывающие тушку добычи, поглощая мясо ещё трепыхающейся жертвы очевидно не совершают злодеяние, а всего на всего утоляют голод. Разумеется, каких-либо сожалений, укоров совести и т.п. сентиментальностей они не чувствуют, ибо нет у них таковых способностей. Человек по отношению к животным считает себя вершителем судеб, царём, чуть ли не богом и с вышины своего божественного положения, наверное, должен был бы истребить всех гиен (и других хищников) как воплощение абсолютного зла. Но он этого не делает, поскольку понимает, что деяние животных всего лишь законы природы и какого-либо злого умысла не содержат.

Очевидно, сущность добра и зла в рамках безграничной вселенной, и с точки зрения высшего разума не имеет никакого значения. Природа добра и зла, в том смысле в каком мы её представляем, всего лишь следствие людских умозаключений, насаждалось веками в целях организации общества, государства и управления массами. Соответственно, никакого ада или рая победителям и проигравшим в независимости от того, кем они являются не грозит, так как отношение высшего разума (если таковой имеется) к тому, что творит человек на земле такое же, как и отношение людей к животным: осознающее неизбежность, закономерность, необходимость.

Жалость, похожее невразумительное, и порой бесполезное чувство. В большинстве случаев жалость обманчивое и лицемерное состояние. Частенько, под жалостью скрывается неосознанная облегчение или даже радость от того, что что-то нехорошее происходит с кем-то другим. Таким образом, жалость сродни злорадству, скрывающемуся под личиной благородства. К сожалению, практически все чувства человека лицемерны, театральны. Но, к сожалению, честным к самому себе и окружающим быть в современном мире невозможно, поскольку последует отторжение окружающими не принятого в обществе поведения.

Жизнь наша сплошь декорация, театр. Мы представляемся не теми, кто есть на самом деле, выражаем отношение, не соответствующее действительности. Благородство скрыто за злорадством, жалость за радостью, благотворительность за предпринимательством.

Чувствовала ли то же самое Даша или относилась ко всему проще? До поры до времени мне казалось, что она переживает все не так глубоко, как я, но до поры до времени, и как выяснилось, во многом мы испытывали схожие чувства, с той лишь разницей, что удар для девочки оказался сильнее того, что она могла вынести.

14

В редкие дни просветления к матери забегали молоденькие соседки за каким-либо советом. Она все же в дни, когда разум её не был отравлен алкоголем соображала и могла дать советы.

Чертовщинка присущая тем самым нимфеткам описанным Набоковым сопровождала меня, разумеется, как единая частица собственного я. Лолита была девочкой, я мальчиком, но характеристика этого типа присуща представителям обоих полов, и я яркий представитель Лолиты противоположного пола, вне всякого сомнения.