Владимир Сорокин - Тридцатая любовь Марины

– Мы уже все скомбинировали! – похвалилась Вера, распахивая дверь и с треском вырывая зубами из яблока добрую треть. – Навай… пноходи…

– Прожуй, подавишься, – усмехнулась Марина, перешагивая обитый войлоком порог.

– Угу…

Они прошли в комнату, посреди которой посверкивал стеклом накрытый стол. На кухне что-то громко жарилось, и в чаду мелькала оплывшая фигура Вериной мамы.

– Ух ты, платье милое какое, – проговорила Вера, глотая и слегка кривя смешливые губы. – Софи Лорен прямо…

Марина опустилась на диван, стала распаковывать большой сверток.

Она была в белом, матерью сшитом платье, волосы перехватила белой лентой, слегка напудрилась из фарфоровой пудреницы и подкрасила губы бабушкиной розовой помадой.

– Эт что, мне все? – хихикнула Вера, присаживаясь рядом.

– Тебе. Держи.

Марина сунула ей пластинку.

– Эт кто?

– Караклаич.

– Во, спасибо. Давай заведем…

– И вот еще, погоди…

– Шапочка! У меня нет как раз…

– И вот. Тоже тебе.

– Ну, Маринк, куда мне столько…

– А главное – гляди… закрой глаза…

Вера сморщилась и отвернулась, тряхнув длинной косой.

Марина положила ей на колени небольшой альбом для марок.

– Ой, Марин, спасибо…

– Расти большой, не будь лапшой… в общем, поздравляю…

Марина чмокнула ее в щеку и пошла на кухню:

– Здрасьте, теть Наташ…

Тяжело дышащая туша в фиолетовом халате повернула к Марине красное лицо с едва различимыми щелками глаз:

– Мариночка, здравствуй… Ишь ты, красивая какая сегодня. Уехала бабушка?

– Уехала.

– Надолго?

– Недели на две.

– Во благодать-то! – утробно заквохтала туша, лихо переворачивая шипящие в масле антрекоты. – А не страшно?

– Что я, маленькая, что ли…

– Молодец. Ты проходи к Вере, тут угарно…

Шесть часов наступили быстро.

– Ну вот, – яростно шепнула Марине Вера, с грудой подарков выходя из весело болтающего коридора, – сеструху свою притащила.

– И что?

– Да ничего, старуха ведь…

– А сколько ей?

– Двадцать три…

– Кошмар…

Когда вошла ОНА, Марине вдруг стало зябко и весело.

Глаза их встретились, улыбка сошла с красивого лица Марии, черные дуги бровей дрогнули:

– Аааа… это наша знаменитая пианистка?

– Очень знаменитая, – смеясь, пробормотала Марина.

– Мария, – она подошла ближе, и мягкие пальцы крепко сомкнулись вокруг Марининых.

– Марина.

– Какие у тебя красивые подружки, Вер.

– А я что, некрасивая? – хихикнула Вера.

– И ты тоже…

Она была худая, как и Марина, но тело отличалось большей неподвижностью, движения его длились плавно и размеренно.

– Можно мне здесь?

– Конечно.

Мария села напротив Марины, и время окостенело, комната, стол, лица девчонок – все стягивалось к этим черным пристальным глазам, к красивому, слегка надменному рту…

Марина не понимала, что с ней происходит.

Выпили сидра, пришли мальчишки, принесли сухого. Выпили невкусного сухого.

Уплыла Веркина мать, стемнело, кто-то завел Дина Рида, кто-то плюхнул в Маринину тарелку огромный клин торта, кто-то, дурачась, заговорил голосом Райкина, а пристальные глаза все смотрели, смотрели, словно нанизывали на два черных луча.

– Ты давно играешь? – спросила она сквозь хриплый голос Дина Рида.

– С детства, – улыбнулась Марина, разглядывая ее индейское лицо, обрамленное прямыми блестящими волосами.

– Нравится музыка?

– Конечно.

– А что больше?

– Бах и Шопен.

Мария кивнула и положила в рот кусочек печенья. К торту она не притронулась.

– А я тебя у Тани никогда не видела. Даже и не знала, что у нее такая взрослая сестра.

– Правильно. Я тут не живу. Так, приезжаю иногда…

Ее руки изящно ломали печенье:

– Ты с родителями живешь?

– С бабушкой. Но она щас уехала. К маме. В Ленинград.

Рука с печеньем остановилась на полдороге к губам:

– Как же она тебя оставила?

– А что такого. Я не маленькая.

– Справляешься?

– А чего там. Я все умею.

– Молодец. Я вот до сих пор готовить не научусь.

– Почему?

– Муж избаловал.

– Он хорошо готовит?

– Да. Лучше любой бабы.

– Ты давно замужем?

– Три года.

– Хорошо быть замужней?

Мария усмехнулась, лениво потягиваясь:

– Ничего хорошего.

– Почему?

Мария неторопливо подняла из-за стола свое гибкое тело:

– Когда выйдешь замуж – поймешь. Пошли покурим на лестницу…

Марина двинулась за ней.

– Куда это вы? – спросила пунцовая от смеха Ольга.

– Сейчас придем…

На лестнице было темно и прохладно, Мария достала из сумочки сигареты, протянула Марине:

– Куришь?

– Нет, – улыбнулась Марина.

Чиркнула спичка, высветив индейское лицо:

– Честно говоря, не помню, когда была на таком девишнике.

– А что?

– Да смешно до слез. Дети вы. Правда, завидно немного…

Она затягивалась, разглядывая Марину:

– Ты очень красивая. Как принцесса.

Марина улыбнулась:

– Ты красивее.

Дым со смехом пошел у нее изо рта:

– Спасибо… У тебя мальчики есть?

– Неа.

– Почему?

– Да ну… Неинтересно с ними…

– Понятно.

– Маша, а где ты такие брюки достала?

– Нравятся?

– Очень. Это ведь новая мода.

– Хочешь такие?

– Дорогие, наверно…

– Матерьял тридцать и шитво десятка.

– Дорого.

– Чего ж дорогого?

Марина пожала плечами.

Тонкий палец щелкнул по сигарете, стряхивая пепел:

– Послушай, а у тебя инструмент дома есть?

– Конечно.

– Давай сбежим к тебе, ты мне поиграешь? А то тут с тоски помрем.

– Давай. Только Вера может обидеться…

– А я совру чего-нибудь. Пошли…

Швырнув сигарету вниз, она скрылась за дверью…

Вскоре они уже сидели на протертом бабушкином диване, и Марина первый раз в жизни пробовала курить.

– Да нет, не так. В себя тяни, в себя, – тихо проговорила Мария, придвинулась и, обняв Марину за плечо, взяла из ее губ сигарету. – Смелее, вот так…

Она стремительно втянула в себя дым, заставив сигарету зашипеть, и изящно выпустила его тонкой струйкой, сложив губы бутоном.

– У меня так не получится, – улыбнулась Марина.

– Получится, получится… Эта лампа горит? – спросила Мария, потянулась к горбатой настольной лампе, с хрустом включила. – Выключи люстру, по глазам бьет…

Марина погасила верхний свет.

– Совсем другое дело, – усмехнулась из полумрака Мария и, откинувшись на спинку дивана, эффектно забросила ногу на ногу. – Ну, иди, поучимся, принцесса.

Глаза ее таинственно поблескивали, сигарета плясала в подвижных губах.

Марина присела рядом, осторожно затянулась из ее руки и закашлялась:

– Ой… кха… гадость какая…

– Ха-ха-ха! Деточка ты моя. Привыкай. Давай еще…

Она обняла ее, прижавшись теснее. Марина чувствовала упругую грудь, упирающуюся в ее плечо.