Поль-Лу Сулицер - Деньги

Я ожидал от себя взрыва эмоций. Но ничего подобного не произошло. Я остаюсь спокойным и почти равнодушным. Я по-прежнему один в доме в Шани, предаюсь размышлениям и прихожу к выводу, что пришло время действовать.

Прежде всего следует закончить с Ландо, что не займет много времени, а затем браться за других.

Звоню Турку:

— Ты мной доволен?

— Франц, я тебя люблю.

— Отвали, грязный педик.

— Один момент, у меня для тебя сюрприз…

Тишина. Затем голос Уте:

— Привет, Фрэнки, мой дорогой.

— Что ты делаешь в Хэмпстеде с этой темной личностью?

— Большая любовь, приятель.

— С Турком?

— С темной личностью. Ты ревнуешь?

Я расхохотался. Мне стало смешно, когда я представил себе их вместе.

— Никоим образом. А что с эскадроном голых танцовщиц?

— Чем больше дури, тем больше смеха, — отвечает Уте. — Главное, что маневрами командую я. И отдаю приказы.

— Позови мне хозяина гарема. Я тебя целую.

Турок снова берет трубку, он смеется. Я никогда не смогу по-настоящему его ненавидеть.

— Удивлен, да?

— Остолбенел от изумления. Давай поговорим серьезно. Можем?

— Можем.

— Мне нужен выход на серьезных людей в Нассау, на Багамах.

— Еще одно дело?

— Это личное.

Он задумывается, потом отвечает:

— Ты знаешь, это не телефонный разговор. Когда ты туда собираешься?

Быстро прикидываю в уме:

— В конце сентября.

Доносится голос Уте, она что-то говорит, но я не слышу, что именно. В любом случае, если она остается на линии во время нашего разговора с Турком, это потому, что, как она утверждает, «она в самом деле командует маневрами».

Турок:

— Франц, мы будем там с двадцать пятого сентября вместе с датчанкой. Ты не возражаешь?

— Напротив.

— Ты не злишься на Уте?

— Нет. Поцелуй ее за меня. Чао.

Я записываю кассету для Марка, который вот-вот должен вернуться со своего чертова Юкатана. В который раз набираю «двойку» в Шомеликсе, но дядя Катрин отсутствует, поэтому никто не поднимает трубку.

Я лечу в Гонконг.

Хаятта я разыскал в Bull and Bear — английском пабе, где практически все по частям было доставлено морем из Англии. Хаятт еще не успел опьянеть. Он поднимает бокал:

— Маленький Шеф вернулся.

Прозвище, которое я получил в Момбасе.

— Предлагаю пиво, — говорит Хаятт. — «Гиннесс» с настоящим сливочным вкусом из Дублина. Ты надолго вернулся?

— Я не остаюсь. У меня даже есть к тебе предложение: могу уступить бизнес с гаджетами.

— Весь?

— Весь. Ты заменишь меня. Тебе это интересно?

Для него это не так уж плохо. Хотя сегодня компания и не имеет поразительной прибыли первых месяцев, тем не менее, благодаря моим патентам, она остается привлекательной и прибыльной для того, кто предпочитает относительно скромный, но регулярный доход крупному делу, где можно потерять все. Для Хаятта. Кроме того, он никак не может пережить свой первоначальный отказ. Мы ведем разговор полчаса, торгуемся. Он просит у меня сутки на размышления, но я знаю, что на следующий день он согласится выкупить мой бизнес за восемьдесят тысяч долларов.

— Может, по стаканчику? — предлагает Хаятт.

— Пожалуй, нет. Ты не видел в эти дни Чина?

Мне и до этого казалось, что англичанин чем-то озадачен. Но после этого вопроса у меня больше нет никаких сомнений. Тем более что он валяет дурака:

— Какого Чина?

— Ты хорошо знаешь какого. Что происходит?

— Не понимаю.

Он утыкается носом в бокал с темным «Гиннессом». Я не настаиваю, но у меня неприятное предчувствие, что что-то случилось или случится, и это, похоже, напрямую касается меня. Я размениваю купюру на мелкие монеты и начинаю звонить. Найти Чин-и-что-то-там-еще невозможно. Его нигде нет: ни в фабричном бюро, ни дома. Что еще хуже, так это молчание, которое следует сразу после моего вопроса. Мне-таки отвечают, но все же. Нет, мы не знаем, где Чин. Он в отъезде? Совсем нет. Так где? Мы не знаем.

Я звоню Ли и Лю в мастерскую на Кеннеди-роуд. Звонок в пустоту. Больше всего меня беспокоит то, что это середина недели, мои два клоуна работают не одни, у них много помощников, но никто не поднимает трубку. Пытаюсь дозвониться на квартиру, находящуюся выше Боуэн-стрит, на улице, название которой я никогда не знал. Ничего. Вначале ничего, но после многочисленных гудков в пустоту, когда я уже собираюсь положить трубку, кто-то наконец снимает…

— Ли? Лю?

Молчание. Но на другом конце линии кто-то есть.

— Ли или Лю?

И этот кто-то кладет трубку. Я выхожу из кабины. Хаятт уже исчез. Выхожу на улицу и попадаю в напряженную и огромную, как море, толпу. И чувствую, как она сковывает меня внезапно, необъяснимо, но от этого еще сильнее: вспышка страха.

Хаятт попросил у меня день на размышления, мы назначили встречу на следующий день на одиннадцать часов у входа в бюро регистраций в Кэкстон-хаус на Даддел-стрит. Мне придется еще почти двадцать часов провести в Гонконге. И уже сейчас эти двадцать часов кажутся мне бесконечными; есть безумное желание сесть на первый самолет и улететь куда угодно, лишь бы быстрее смотаться отсюда.

Я еду в Стэнли, собираю то немногое, что осталось: кое-какие вещи и книги Сары. Укладываю все в чемодан, но и это не улучшает моего настроения. Возвращаюсь в район Централ, оттуда направляюсь в Коулун. Снимаю номер в отеле Peninsula среди старушек, которые жили в Индии, и отставных полковников — ветеранов Бирманской кампании. И вот тут ко мне приходит безумная идея. Хватаю такси и мчусь в аэропорт. Здесь я арендую небольшой самолет, по-моему, «Сессну». Молодой пилот-австралиец с покрытыми татуировками мускулистыми руками равнодушно смотрит на меня:

— Как я найду этот чертов остров, если вы даже не знаете, как он называется?

— Я узнаю его сверху.

— А если мы случайно залетим в Китай, мистер? И эти желтолицые начнут палить в нас?

— Ну не приснился же мне этот остров, раз я дважды на нем побывал?

Австралиец спорит, но все же готовит машину к вылету. Я указываю ему направление, и он следует курсу. Первая группа островов.

— Здесь?

— Дальше. За той дамбой.

— Водохранилище Пловер-Ков, — утверждает австралиец.

Мы летим очень низко, не выше трехсот или четырехсот метров над поверхностью земли и моря. Принято считать, что Гонконг перенаселен; земли под нами относятся к колонии, но они безжизненны или почти безжизненны; никаких дорог, одни тропы, по которым, как и в этот час, снуют крестьяне хакка в широких шляпах и с черными накидками.

Внезапно под нашими крыльями появляется море.

— Это здесь, мистер?

— Да, это он.

Судя по карте, мы пролетаем над Мирс-Бей, что в конце Новых Территорий.

— Где вы видите посадочную полосу? На эти камни и муха не сядет.

Однако он обнаруживает посадочную площадку еще до того, как я успеваю что-то ответить. Он резко бросает самолет вниз и приземляется с беспечной небрежностью. Сразу выключает двигатель, упирается левым плечом в стенку кабины и закуривает филиппинскую сигару, один дым которой убил бы быка.