Поль-Лу Сулицер - Деньги

Аарон Стерн передо мной. Я должен внести поправку: перед нами. Я не один. Меня сопровождают три адвоката, все трое — бывшие ученики и последователи Скарлетта, которого они считают своим духовным отцом. Более того, именно Скарлетт, который восстал из мертвых, связался с ними по телефону и попросил (кстати, за мои большие деньги) помочь мне в баталиях.

Один из трех адвокатов, Филипп Ванденберг, берет слово:

— Франц Симбалли, его советники: Джеймс Розен и Джозеф Лупино.

Обмен рукопожатиями. Мы садимся. Как было оговорено, переговоры ведет Филипп Ванденберг. Он житель Нью-Йорка, ему от тридцати пяти до сорока лет, тоже выпускник Гарварда, умный, как дьявол, холодный, как смерть, и с глазами метэка. Не совсем симпатичный, но это наименьшая из моих забот. Когда я впервые встретился с ним (он, кроме всего прочего, выше меня на двадцать сантиметров), он не стал скрывать, что, безусловно, отказался бы от предложения делать то, чем мы сейчас занимаемся, не будь это просьба самого Джона Кэррадайна, «про которого я, как и почти все, думал, что он умер. Хотя ваше странное сражение, в которое мы ввязываемся, я должен признать довольно увлекательным с интеллектуальной точки зрения». Ванденберг также заметил, что, создавая команду из него, Лупино и Розена, я привлек лучшие мозги молодого поколения Нью-Йорка и даже прилегающих территорий. «Лупино и Розен будут дублировать меня, но я полагаю, что старик Скарлетт собрал нас вместе, чтобы никто не оказался в другом лагере».

Филипп Ванденберг все еще излагает наше предложение. Но Аарон Стерн обращается ко мне:

— Кого вы представляете, господин Симбалли?

— Франца Симбалли. Себя самого.

— И вы готовы заплатить триста пятьдесят долларов за акцию, которая сегодня котируется в лучшем случае в триста тридцать пять, а в настоящий момент вряд ли выше трехсот тридцати?

— Это причина моего присутствия здесь.

— Вы также готовы выкупить четыреста десять тысяч акций, которые находятся в нашем распоряжении?

Я смотрю на Филиппа Ванденберга, который по договоренности достает из портфеля заверенный чек и кладет его на стол.

— Сто сорок три миллиона пятьсот тысяч долларов, — произносит он. — Наличными. То есть четыреста десять тысяч раз по триста пятьдесят долларов.

Я смотрю не в глаза, а на руки Аарона Стерна и невольно чувствую, что он может сказать «да» прямо сейчас, и это все испортит. Согласно маневру, который мы с Ванденбергом, Розеном и Лупино разработали для такого случая, я спешу заявить не допускающим возражений тоном:

— Я не жду от вас поспешного ответа, господин Стерн. Я понимаю, что вам нужно подумать. Подумайте. Но делайте это быстро, потому что у меня нет времени ждать. Сегодня среда, седьмое мая, десять часов утра. Я буду в вашем офисе завтра в одиннадцать часов, чтобы получить ответ. До завтра, господин Стерн.

Как оговорено между нами, Филипп Ванденберг выражает удивление и даже неодобрение по причине моей так называемой тактической ошибки. Но дело в том, что необходимо убедить Стерна, что только стремительность моей юности, а также определенные притязания препятствуют заключению соглашения, которое Стерн со своей стороны уже готов подписать. Более того, чтобы он не успел открыть рот, я встаю и быстро направляюсь к двери. Я останавливаюсь на пороге и с гордо поднятой головой, почти как в плохой пьесе, повторяю:

— Завтра в одиннадцать часов, господин Стерн.

И выхожу из кабинета, в то время как мои советники, словно не справившись с моей эмоциональной глупостью, в свою очередь покидают кабинет, конечно же, с бесстрастными, но все же немного огорченными лицами.

Первый ход заключался в выделении со стороны Феззали шестисот миллионов долларов (нефтедолларов) на якобы выгодные инвестиции. Эти шестьсот миллионов были переведены в Женеву в банк Яла, и сам Феззали отправился на берег Женевского озера. Там он встретился с Ялом и провел с ним переговоры.

Второй ход заключался в визите, который я только что нанес Аарону Стерну с чеком, заверенным Bank of America, на сто сорок три миллиона долларов.

Третий ход…

— Третий ход: после Стерна вы направитесь к Глацману. Лучше всего, чтобы вы встретились с ним в тот же день, скажем через час после Стерна. Более того, их офисы находятся по соседству; Розен сможет устроить все наилучшим образом. Эта поспешность прекрасно впишется в образ, который вы должны сыграть, — образ неразумного щенка, немного самовлюбленного, опьяненного успехом, который идет напролом. Нет-нет, я не говорю, что следует сыграть дурака. Но нужно показать, что деньги, которые вы так быстро приобрели, вскружили вам голову. Ладно, давайте поговорим о Глацмане. По сравнению со Стерном это другой клиент. Стерн старый и хочет продать. Глацман на двадцать лет моложе и продаст, если это ему и вправду выгодно. Не пытайтесь разыграть перед ним комедию, его вам не провести. Идите напрямую. Скажите ему, зачем вам необходимы эти двести шестьдесят тысяч акций ЮНИЧЕМА.

Глацман смотрит на Филиппа Ванденберга, затем на Лупино, потом на Розена и, наконец, на меня. Он поднимает брови:

— Что это за ралли?

Я улыбаюсь ему:

— Подождите, пока прибудут остальные, они не смогли найти такси.

Он протягивает маленькую холеную руку и берет заверенный чек на девяносто один миллион долларов.

— Это много денег.

— Я тоже так считаю.

— Вы были у папаши Стерна?

— Мы только от него.

— Что он сказал?

— Он даст нам ответ завтра.

— Но вы думаете, что он согласится?

— Да.

Его чуть раскосые глаза внимательно изучают меня, а рука последовательно тянется за блокнотом и карандашом. Он не торопится, проверяя каждую цифру дважды: четыреста десять тысяч акций Стерна, двести шестьдесят тысяч его, всего шестьсот семьдесят тысяч по триста пятьдесят долларов за акцию…

— Двести тридцать четыре миллиона пятьсот тысяч долларов.

Франц, он спросит вас, с какой целью вы покупаете эти акции…

Глацман задает вопрос:

— И откуда такое безумное желание стать мажоритарным акционером ЮНИЧЕМА?

Не лгите, Франц. Играйте в открытую.

— Мое имя Симбалли, а человека, который фактически возглавляет другую большую группу — конкурента ЮНИЧЕМА, зовут Мартин Ял. И я никогда не откажусь от идеи уничтожить его. Вы можете отказаться продавать мне акции и стать зрителем этого сражения, но при этом вы рискуете очень много потерять; это будет битва, в которой кто-то обанкротится, Ял или я…

Франц, Глацман прежде всего бизнесмен. Потому что вы возбуждаете его любопытство и он захочет знать, сколько еще вы можете добавить к цене, а также потому что это в его характере, он будет торговаться. Вы предлагаете ему триста пятьдесят долларов за акцию? Он попытается получить больше.