Поль-Лу Сулицер - Деньги

— Триста тридцать, Франц. Больше не могу. Покройте разницу из своего кармана.

Мартин Ял выставил публичную оферту в четверг, восьмого мая. Срок ее действия завершается в пятницу, двадцать третьего мая. Операция, названная Скарлеттом «Большой охотой», началась десятого апреля, ровно за двадцать восемь дней до публичной оферты. Именно в тот день около двухсот брокеров, призванных под знамена моими адвокатами, отправились на войну. У них приказ: попытаться выкупить максимальное количество акций и только в случае, если владелец откажется расставаться с ними, уговорить его присоединиться к Ассоциации по защите прав миноритарных акционеров.

Все это, конечно, при соблюдении полной тайны.

Для того чтобы поминутно следить за ходом этой фантастической охоты, я превратил арендованные офисы на Пятьдесят девятой улице в настоящую штаб-квартиру. Не менее двенадцати операторов обрабатывают информацию, направляемую нам брокерами, некоторые из них вылавливают акционеров в местах, облюбованных людьми золотого возраста: на Ямайке, на греческих островах, в Швейцарии и даже в округе Скотс-Блафф в штате Небраска. В дополнение к вознаграждению, которое уже само по себе немалое, брокерам была обещана доплата в размере одной тысячи долларов за каждый пакет из двадцати пяти тысяч выкупленных акций. Идея принадлежит Розену, который довольно щедро распоряжается моими деньгами. Розен — еврей маленького роста, обычно грустный и молчаливый, невероятно трудолюбивый и талантливый в организации командной работы, как Моцарт в музыке. У него неистовая энергия и упорство. В среду, седьмого мая, за час до того, как мы отправились к Стерну, он подводит первые итоги:

— Стоимость акции ЮНИЧЕМА почти не изменилась за пять лет. Она определяется рыночной конъюнктурой. К тому же, за исключением особых случаев, наши брокеры не прибегают к прямой покупке акций ЮНИЧЕМА; чаще всего они предлагают обмен на другие первоклассные ценные бумаги таких компаний, как IBM, Royal Dutch, General Motors, и других типа Hoffman La Roche, которые мы предоставили в их распоряжение. Очень часто они обставляют дело таким образом, что акционеры ЮНИЧЕМА сами предлагают свои акции, стабильность которых их не совсем удовлетворяет…

— И как это выражается в цифрах?

— На сегодняшний день мы связались с восемью тысячами акционеров. Шестьдесят восемь процентов из них согласились продать акции, двадцать семь процентов присоединились к Ассоциации. Выкуплено сто тридцать пять тысяч акций и сорок восемь тысяч сгруппированы при Ассоциации.

— Из какого количества?

— Всего пятьсот сорок восемь тысяч.

— Мы далеки от цели.

— Не стоит целиком полагаться на цифры. Мы продвинулись вперед гораздо дальше, чем кажется. До сих пор мы имели дело с мелкими акционерами, которые владели только одной или двумя акциями. Со вчерашнего дня мы начали наступление на более состоятельных мелких акционеров, кое-кто из них имеет до двадцати тысяч акций в своем портфеле. В некотором смысле убедить их будет легче: они внимательнее следят за движениями фондового рынка, и как только мы дадим им на десять процентов больше, чем в публичной оферте…

— Это будет стоить мне целое состояние.

Ехидная улыбка Ванденберга. Мне нравится этот парень.

— Отмщение стоит дорого, — говорит он.

Мне это стоило целое состояние. Двенадцатого мая общее количество контролируемых мною миноритарных акций, выкупленных или сгруппированных при Ассоциации, составило триста тысяч. Через два дня их будет уже триста пятьдесят тысяч. Затем каждый час цифры в таблицах Розена в комнатах офиса на Пятьдесят девятой улице будут меняться. Число акций будет расти с неистовой силой прилива. «Будущая цена акции согласно публичной оферте» плюс десять процентов, которые брокеры с подачи Розена пообещали любому акционеру, согласному уступить нам акции, приводит к тому, что одна акция уже обходится мне в четыреста восемнадцать долларов, при этом я смогу продать ее этому старому мерзавцу Феззали всего за триста тридцать. Утром двадцать второго мая, подведя окончательные итоги, добавив вознаграждения, бонусы и расходы на брокеров, королевские гонорары Ванденберга, Лупино и Розена, зарплаты их помощников, обещанные премии, чтобы выкупить сотни тысяч ценных бумаг себе в убыток, огромные издержки, которые я нес со всех сторон, взятки, которые нужно было давать здесь и там, я окончательно убеждаюсь, что стал беднее на тридцать два миллиона шестьсот тысяч долларов.

Но результат налицо, и он завораживает меня своей невероятной дерзостью. Мартин Ял выставил свою публичную оферту о выкупе акций; он заплатил за акции (продав, кстати, группу, которую украл у моего отца) двести пятьдесят четыре миллиона шестьсот тысяч долларов и еще что-то, учитывая дополнительные расходы. Он уже потратил двадцать миллионов из своих резервов, размер которых, скорее всего, не превышает шестидесяти миллионов. В то раннее утро четверга двадцать второго мая, когда в номере отеля Pierre я делаю свои записи и любуюсь восходом солнца над Центральным парком, мне приятно думать, что он, вероятно, тоже подводит свои итоги. В Женеве или Цюрихе — не знаю где — он, скорее всего, уже наслаждается победой.

В Нью-Йорке шесть часов утра. Я не спал всю ночь, предыдущие ночи были такими же волнительными, и я слишком напряжен, чтобы закрыть глаза. В Швейцарии уже полдень.

Ял, вероятно, за своим столом, он любит во всем порядок, пунктуальность, строгость. Я беру трубку телефона и набираю номер банка на набережной имени генерала Гизана в Женеве.

— Я хотел бы поговорить с господином Мартином Ялом лично.

— Кто спрашивает?

Первое имя, которое приходит в голову:

— Принц Анри Орлеанский.

Через несколько секунд я слышу ледяной голос, окрашенный немецким акцентом:

— Как приятно слышать вас, Ваше Высочество.

Я молчу. В наступившей тишине слышно только его дыхание. И он на другом конце линии все больше обеспокоен этим молчанием.

— Алло? Алло? Алло?

Вешаю трубку. Без четверти восемь выхожу на улицу утреннего Нью-Йорка и не торопясь иду вверх по Пятой авеню, не спеша выпиваю две чашки кофе — ужасные, как одна, так и другая. Несмотря ни на что, день выдался теплый, и улица выглядит оживленной. Уже почти девять часов, когда я наконец вхожу в офис на Пятьдесят девятой улице. Розен и Лупино уже на месте. Черные глаза Розена встречаются с моими, и он отвечает на мой вопрос еще до того, как я успеваю его задать:

— Триста тридцать девять тысяч выкупленных акций, сто тридцать пять тысяч сгруппированных при Ассоциации. Всего четыреста семьдесят четыре тысячи.

— Вы ждете еще каких-нибудь изменений?

— Пожалуй, нет. На мой взгляд, мы залили полный бак.