Заза Двалишвили - Дом последнего дня [СИ]

– Жить вечно…, а тошно не станет?

– Нет, не станет.

– Ну, ну, – сквозь зубы пробурчал он, – на всякий случай скажу тебе слова заклинания. Если устанешь жить, произнеси их вслух, и ты сразу умрешь, только произнеси их тогда, когда действительно решишь умереть, не раньше. – На прощание он сказал мне эти слова, на том и расстались.

Так ли это было на самом деле, как рассказал все Котэ Кощей, или нет, одному богу известно, но услышанное произвело на всех сильное впечатление.

– А может, тебе все это померещилось? – допытывались некоторые.

– Вы же видели, как я лежал в гробу, даже могилу для меня вырыли, – возражал старик.

– А вдруг это был лишь сон? Лекарь из соседней деревни рассказывал, что бывают такие сны: человек не дышит, сердце его не бьется, но это всего лишь летаргический сон.

– А как узнать, сон то был или явь?

– А ты произнеси те слова, и узнаешь.

– Боюсь, он ведь предупредил: скажешь эти слова вслух, и сразу умрешь, а умирать я не собираюсь.

– А может, и не умрешь. Ты хоть один раз шепотом скажи, кроме нас никто и не услышит.

– Еще чего, умирать – то буду я, а не вы, хоть распните меня, ничего я вам не скажу.

Шли годы, потом десятилетия. Котэ Кощею давно перевалило за сто, но он все никак не мог насытиться жизнью. На все уговоры открыть людям слова заклинания только отмахивался. Родные тоже пару раз пытались вытянуть из его уст эти тайные слова, но так ничего и не добились. Все его сверстники уже давно ушли в мир иной, даже из сыновей в живых никого не осталось, и только к нему одному смерть забыла дорогу. Тело его иссохло и сморщилось, став похожим на египетскую мумию: ходячий мертвец – и только. В деревне все его сторонились, стараясь не замечать, только иногда кто-нибудь возьмет да и спросит: «Не пора ли тебе произнести те слова?»

Котэ Кощей в ответ только руками махал.

– Нет…, не просите…, не могу я вам эти слова сказать, еще жить хочу.

– Ну тогда засохни вот так заживо, – ворчали раздасодованные соседи.

Люди никак не могли простить старику его долголетие. Зависть и любопытство не давали им возможности быть великодушными, и теперь только одни проклятия и насмешки слышались за его спиной.

Устал Котэ Кощей от такой жизни и сказал себе: «Будь что будет, скажу я эти проклятые слова, пора и мне умереть; и только собрался произнести заклинание, да не вспомнил… Оказалось, за давностью лет он и впрямь позабыл нужные слова. Как ни старался вспомнить, ничего не получалось. Так и застрял он в этой жизни навсегда, всеми отвергнутый и презираемый, но теперь люди не верили ему, и жалобы старика их только раздражали:

– Ничего ты не забыл, ненасытная твоя душа, прикидываешься, да и только.

– И не стыдно тебе столько времени жить на свете? Чего ходить по земле, твой век давно уже вышел?

И тогда Котэ Кощей навсегда ушел из деревни в лес, что за кладбищем. Здесь, вдали от людей, он нашел свое последнее убежище.

…

Врач сидел за столом и размашистым почерком заполнял историю болезни.

– Вы просто переутомились. Тем более, сейчас лето, в городе невыносимая жара. Съездили бы в горы или хотя бы на несколько дней за город.

Ираклий обреченно развел руками:

– Не могу – работа.

– Работа вам не поможет, если ваше здоровье ухудшится.

– У меня обнаружено что-то серьезное? – встревоженным голосом переспросил пациент.

– Ничего серьезного, во всяком случае, пока, но следить за своим здоровьем никому не помешает. Я вам выпишу рецепт, лекарство будете принимать регулярно, и побольше свежего воздуха. Через неделю придете на повторное обследование, а теперь прощайте, можете идти.

Выйдя из кабинета, Ираклий плотно прикрыл за собой дверь и только собрался покинуть приемную, как внезапно зашипел стоящий на столе динамик и оттуда донесся голос главврача, от первых слов которого Ираклий застыл на месте и весь превратился в слух. Видно, невнимательная секретарша, покидая кабинет, забыла отключить микрофон, а сидящий в кабинете главврач, ничего не подозревая, мирно продолжал беседовать со своим заместителем, не догадываясь, что каждое слово его может быть услышано тяжелобольным пациентом, только что вышедшим от него. Собственно, то, что он – тяжелобольной, Ираклий узнал только что, вслушиваясь в разговор двух медиков.

– В принципе, он уже обречен, рано или поздно, случится удар, и к сожалению, мы здесь бессильны, – голос главврача в динамике звучал как-то буднично уверенно.

– Да, помочь ему уже нельзя, – подтвердил другой медик, – достаточно небольшой нагрузки на сердце – и летальный исход неизбежен.

– И когда это может произойти? – спросил главврач.

– Через несколько недель, несколько месяцев, а может, прямо сейчас; господи, да в любой момент, ты же видел его рентгеновские снимки.

– А благоразумно ли, что мы его вот так просто отпустили?

– А чем мы здесь можем помочь? Наоборот, ему сейчас гораздо полезнее быть на воздухе, а не в закрытой палате, больничная койка только сократит его дни, да и наши показатели, если он умрет здесь, от этого не улучшатся. Рассуди сам, нужен ли нам еще один безнадежно больной: ведь кто заплатит за его содержание и лечение, которое стоит немало, кто за это будет платить? Но главное, ему нельзя волноваться и нервничать, вообщем, никаких стрессов. Поэтому я счел нужным скрыть от него истинное положение его состояния.

– Ты прав, – вздохнул главврач, – ну а как дела с новыми лекарствами? – Дальше беседа перешла на совсем другую тему, а по коридору послышались легкие шаги секретарши. Ираклий резким движением распахнул дверь и выскочил из приемной, при этом чуть не опрокинув девушку, державшую в руках кувшин с водой.

– Потише вы, куда несетесь, словно угорелый! – прокричала та вслед.

Улица своим светом и шумом словно оглушила его. Он несколько секунд стоял неподвижно, будто приходя в себя, а в голове роились мрачные мысли. «Да, мне известно, что человек смертен, и рано или поздно, он умирает, но по большому счету, я ведь чувствую, что весь этот мир существует ради меня, вокруг меня, и если я умру, тогда зачем все это, для чего?» Ираклий знал, что мысли эти банальные и даже глупые, но ничего не мог с собой поделать. Теперь мысли эти не казались ему банальными и, тем более, глупыми, а самыми что ни на есть важными и серьезными.

Он спустился по лестнице и направился вдоль улицы. На перекрестке перед площадью стояла людская толпа, среди которой мелькали журналисты с видеокамерами. Объективы были направлены в одну сторону. Обернувшись туда, Ираклий увидел средних лет лысого мужчину с канистрой бензина в руках. Он что-то кричал, но слов его не было слышно.

– Чего это он? – спросил кто-то рядом.

– Грозится, что обольет себя бензином и устроит самосожжение.