Заза Двалишвили - Сон Геродота [СИ]

– Невероятно, ты слышал голос морских сирен? – переспросил Геродот.

– Я слышал голос девушки, до того прекрасный, что вмиг обо всем забыл. Я рвал и метал, кричал, угрожал, умолял, чтобы меня развязали и отпустили, но никто из команды не внял моим мольбам, ведь уши их были залеплены воском. Мы стороной обошли тот остров и поплыли дальше. Таким образом, тело мое уцелело, но сердце и душу свою я погубил, потому что влюбился навеки.

– В кого?

– Не знаю. В тот голос, наверное.

– А ты ее успел разглядеть, видел хоть, как она выглядит?

– Вокруг стоял такой густой туман, что и за пять шагов ничего нельзя было различить.

– Ничего подобного не слышал! – с удивлением воскликнул Геродот. – Не видел, не знаешь, и… любишь!

– Да, люблю.

– Но кого?

– Не знаю, – обреченным голосом произнес Язон.

– Может, все это тебе приснилось?

– Нет, это было наяву, я же знаю, что наяву.

Диомед задумался и, почесав родимое пятно у виска, опять спросил:

– До сих пор ее ждешь?

– Этим и живу.

– Но ты ее не видел, как же узнаешь, если даже и встретишь?

– Обязательно узнаю, быть того не может, чтобы не узнал.

– Ну, а если ты никогда ее не встретишь?

– Может быть и такое. Я ведь всегда хотел вернуться на тот остров, но так и не смог набрать себе команду: никто не желал плыть туда, все боялись. Боги, что я наделал, что натворил, зачем приказал тогда морякам привязать себя к мачте!? Был бы сейчас с ней, все равно, живой или мертвый, – в сердцах произнес Язон и бросил тоскливый взгляд в бесконечную морскую даль.

– А жена? – Диомед указал рукой на молодую женщину, возившуюся у дома, стряпая обед.

– А, эта? Она ведь просто жена.

– Ты бы взял ее с собой в плавание, может, и полегчало бы.

– Еще чего, она мне и здесь порядком надоела своей болтовней.

– А кто этот коротышка в треуголке? – поинтересовался Геродот.

– Это величайший воин, император Наполеон. Да, тот самый, – со смущением добавил Язон. – Оно, конечно, любой дурак может нацепить треуголку, взять подзорную трубу и прикинуться Бонапартом, но этот вроде настоящий, не врет.

– А что он здесь делает?

– Говорит, что хочет вернуться на землю своих предков.

Диомед тихо присвистнул:

– Отсюда до Корсики далековато, каким ветром его сюда занесло?

– Да не Корсику он имеет ввиду.

– Ну да, я и забыл, что Бонапарты происходят из Италии и только впоследствии перебрались на Корсику.

– Не совсем так, – старательно начал объяснять Язон. – На самом деле, его далекие предки испокон веков жили в городе Трапезоне. В пятнадцатом столетии, когда турки захватили Трапезонскую империю, они сбежали в Италию, а уже оттуда попали на Корсику. Вот такая чехарда получается.

– Странно все это и непонятно, – повел плечами Геродот. – А что он там высматривает в свою подзорную трубу?

– Я же сказал, землю своих предков.

В это время коротышка, отведя взор от моря, сложил трубку вдвое и уверенно двинулся в сторону беседующих мужчин.

– У меня отличный слух, и я прекрасно слышал ваш разговор. Что тебя интересует, парень, можешь прямо спросить меня, – обратился он к Геродоту.

Император, действительно, походил на свои многочисленные портреты, разве что был небрит, и волосы почти совсем поседели.

– Ты откуда, парень, из какого города?

– Из Галикарнаса, – со смущением ответил Геродот.

– Давно не был дома?

– Вот уже десять лет.

– Что же так долго, нехорошо это. Каждый человек должен жить на своей родине.

– Я участвовал в заговоре против правителя, но его раскрыли, а меня объявили государственным преступником и заочно приговорили к смертной казни. С тех пор домой мне путь закрыт.

– Плохо, очень плохо, – покачал головой император, – потом неожиданно подошел к молодому человеку, обеими руками взял его за плечи и почти с мольбой произнес: – Послушай старого опытного человека: вернись домой, пока не поздно, вернись, даже если тебя там ожидает смерть. Если долго пробудешь на чужбине, то однажды настанет время, когда и на родине ты почувствуешь себя чужим. Тогда всюду будешь чужой, а это хуже смерти.

– Странно именно от вас услышать такое, – включился в разговор Диомед.

– Раньше мне и самому было бы странно, ведь с тех пор, как еще в молодости покинул Корсику, назад никогда не оглядывался. На войнах совсем очерствел (там без этого нельзя), и любые чувства считал излишней сентиментальностью. Но когда наконец уже на острове Святой Елены все окончательно опостылело, я решил свести счеты со своей жизнью. У нас, Бонапартов, есть семейный талисман, который переходит от отца к сыну. Это маленький мешочек с горстью земли предков, той самой, откуда сбежал мой далекий прадед в Италию, спасаясь от турок и которую вскоре по приезду в Геную перед своей смертью завещал своему сыну. Через триста лет он достался моему отцу, а тот, умирая, передал его мне, сказав на прощание такие слова: «Носи, Напо, этот талисман на шее, и удача никогда не покинет тебя. Только никому не говори, что внутри его, и еще: ни в коем случае не открывай мешочек, в нем запах родины, смертельный для всех Бонапартов. Достаточно раз вдохнуть его, как сразу потеряешь покой, лишишься сна и аппетита, зачахнешь и умрешь, как это случилось с моим дедом, раскрывшим по неосторожности талисман и этим погубившим себя. Считай, что в этом мешочке находится смертельный яд. А так, носи его на шее, он сбережет тебя от всяких бед». И всегда он был со мной, защищая от пуль и ядер, а в мирное время – от кинжала заговорщиков. Но, как уже говорил, на острове Святой Елены я решал покончить с жизнью, а воспользоваться оружием или ядом на мог: англичане зорко следили за каждым моим шагом. Именно тогда я вспомнил про свой талисман. Раскрыв мешочек, я понюхал лежащую там горсть земли и… сразу погиб. Прав был мой отец: я лишился сна и аппетита, начал худеть. Было ясно, что умру от тоски, а если и выживу, то при одном условии: коли каким-то образом смогу вернуться на землю своих предков. Я не хотел жить, но какая-то неопределенная сила тянула меня туда. Как раз в то время готовился мой очередной побег с того проклятого острова, мои сторонники готовили восстание и ждали, чтобы я освободился и возглавил его, но к тому времени я потерял уже вкус власти и, сбежав с острова, спрятался даже от своих сторонников, сел на первый попавшийся корабль, отправлявшийся на восток, и вот оказался здесь, в двух шагах, от вожделенной родины. Там, за морем, Трапизон, город моей мечты. В ясную погоду в подзорную трубу можно даже разглядеть береговую линию. И. ничего не остается мне, как целыми днями напролет сидеть и смотреть в ту сторону.

– Но что же мешает тебе сесть на корабль и переплыть море, до Трапизона ведь рукой подать?