Ринат Валиуллин - Безумие [litres]

В кармане завибрировала жена. Вместе с ней завибрировал весь бар, наши забили гол.

– Плохо слышно, хочешь, я тебе перезвоню… – кричал я ей в трубку.

– Давай.

– Завтра, в это же время.

– Шуточки твои меня не возбуждают.

– А что тебя возбуждает?

– Это сложный вопрос. Точнее сказать, он лёгкий, когда ты в контексте.

– В постели?

– Да причём здесь постель. Я же говорю, что ты не в контексте. Чтобы возбудиться, мне постель не нужна.

– Сейчас я почувствую себя ущербным.

– Подожди, я тебе перезвоню, – засмеялась она и добавила: – 1:1.

Я с удивлением обнаружил, как легко Шила угадала счёт, потому что глаза мои зацепились за две единицы на экране, словно две штанги одних ворот. «Женщины, конечно, не умнее нас, но зато у них есть интуиция, которой они, словно хвостом, запросто могут отбросить все наши умозаключения».

– Кем ты себя возомнила?

– Женщиной.

– Нет, ты не женщина, ты биологически активная добавка, БАД, без которой жизнь пуста.

– А ты как БДСМ.

– То есть я уже в контексте?

– Да, да, ты в деле. Приезжай, если сможешь.

– А если не смогу?

– Считай, что девушка ошиблась номером.

– Что за номера?

– Люкс, как всегда. В отеле.

– Ты про какой отель? А? – уткнулся я было мысленно с балкона в море. Купаться не хотелось, тем более в воспоминаниях. Связь тоже не хотела развивать эту тему, оборвалась, и я не услышал, что за новый номер выкинула Шила. Я перезвонил, не из любопытства, просто поставить точку.

– Так на чём мы остановились?

– Иногда я вполне себе счастлива, вот сейчас, например, сижу дома, пью вино и очень счастлива. А знаешь почему?

– Потому что я тебе позвонил?

– Потому что пью.

– Здесь ни черта не слышно.

– Я слышу, у тебя там весело, – уже обида вырывалась из динамика. – Ты скоро?

– Как только закончится, – снова завибрировал бар, на этот раз, правда, гол не засчитали. Некоторые заказали себе ещё по пиву, кто фисташек, чтобы загрызть досаду. – Ты чем занимаешься?

– А как ты думаешь, чем может заниматься женщина около 24?

– С ужасом ждёт, что скоро её карета должна превратиться в тыкву, туфелька в инфузорию, платье в халат, а принца всё нет.

– Я не про время, я про возраст.

– Не вижу разницы. Я раньше как-то не думал, что тебе уже полночь лет.

– А теперь и вовсе нет смысла. Между нами всё.

И не вздумай приезжать ко мне. Слышишь?

– Очень плохо.

– Думаешь, мне хорошо?

– Очень плохо слышно.

– Ладно, во сколько ты будешь?

– Скоро.

– Обещай мне не врать.

– Хорошо. Обещай не спрашивать.

Артур сделал ещё глоток, и не дожидаясь конца матча, оставил трибуны, что заворожённо гоняли глазами на чужом газоне мяч. «Надо ехать, чтобы не попасть в грозу». Никто, кроме бармена, не заметил, что я ушёл из команды. Он дежурно улыбнулся мне вслед: «Незаменимых нет, но есть запасные».

На небе пробка из облаков, оно затянуто, будто не небо, а вещмешок, в который сложили город. Уже несколько дней как зима перелила Неву в стеклянный графин. Холодный пронзающий ветер заставляет многих ненавидеть свою работу и сильнее любить дом. Чувства тоже придерживаются баланса. Дома тепло, дома сон, дома чай. Чай пить одному не хотелось. Хочешь узнать, как человек действительно относится к тебе, разбуди его. Я начал обнимать жену. Она не реагировала, тело её спало в обнимку с душой. Я быстро сдался и оставил свои ласки, откинул одеяло, сел на кровать, пытаясь попасть ногами в тапочки. Когда я встал, чтобы выйти из комнаты, дверь скрипнула голосом жены:

– Не выходи из комнаты. Надень трусы.

– А кто там?

– Бродский, шутка. Просто не хочу, чтобы ты уходил. Не выходи из спальни… и я останусь.

– Ты определись, кого больше любишь – Бродского или меня.

– Прямо сейчас? Для этого тогда мне, как минимум, придётся проснуться и выйти из комнаты.

– А как максимум?

– Вернуться с кофе.

– Так вот о чём было стихотворение?

– Мне кажется, там речь шла не о двери, а об окне.

– Не выходи через окно, разбудишь город, – улыбнулся я строфой. – Я чай сварю. Хочешь?

– Всё-таки ты хочешь выйти?

– Ради тебя. Так ты будешь чай или нет?

– Я не знаю.

– Чего не знаешь? – нашёл я под одеялом её пятки и стал щекотать.

– Зачем люди лезут в горы? – сквозь смех процедила Шила.

– Чтобы посмотреть на себя сверху. К чему это ты?

– Горы снились, – поджала под себя ноги жена, так чтобы я их не достал.

– Может, в прошлой жизни ты была альпинисткой, – всё ещё рыскали мои руки под одеялом в поисках её щиколоток.

– Скалолазкой скорее.

– Не вижу разницу, – не находили мои ладони ничего кроме пустоты.

– Немудрено. Ты вообще женщин не замечаешь, – смеялась Шила.

– После того как женился.

– Ладно, неси чай. Только чёрный.

– С чабрецом?

– С бергамотом.

– Бергамот мне всё время напоминает бегемота или, по крайней мере, его родственника.

– Бергамо – это город в Италии.

– Ну, давай, расскажи мне ещё, что там жил Труффальдино, что слуга был смышлёным малым, что служил сразу двум господам.

– Уважаемые дамы и господа, просьба не волноваться, наш самолёт совершит вынужденную посадку в одном из живописнейших уголков Германии, в долине реки Рейн. Мальчики налево, девочки направо. – Все почувствовали внутри себя, что самолёт продолжал снижаться. Самые отчаянные улыбнулись шутке пилота. Другие беспокойно забегали глазами.

– Что это?

– Где? – посмотрела на меня сквозь очки жена. Позже она вставит линзы, и это будет уже совсем другая женщина. А сейчас она смотрела на меня, как студентка, случайно забравшаяся ко мне в постель.

– У тебя все колени в книгах. Что читаешь?

– Знаешь, чего мне стоило сказать ему: «Уходи, я тебя не люблю?» Это как вырезать часть себя, как аборт сделать самой себе, – процитировала мне жена… Она вспомнила про синяк на коленке, который появился недавно. Синяк был знатный, с небольшую тучку на небе кожи. «Вот так вот ходишь – бродишь по жизни, получаешь тумаки, неизвестно где, от кого, бьёшься, пока не прибьёт к какому-нибудь острову, который по ошибке сначала примешь за материк». Шила прикрыла синяк своим смущением, а потом одеялом.

– А позитивнее ничего нет? – поставил я поднос с чашками на постель прямо перед Шилой.

– Море ей снилось так часто, что даже её карие глаза начали менять цвет, – перевернула страницу Шила.

«Дворник», – слышала Шила сквозь сон, как скреблась в углу зимы лопата. «Он убирает пыль, зимнюю пыль с дорог, которая за ночь упала с неба. Значит, в комнате, как бы она ни была мала, тоже есть небо… За ночь я тоже, наверное, покрываюсь пылью, иногда я её даже чувствую, когда встаю ни свет ни заря, чтобы смыть холодной водой в ванной, над раковиной повесив своё лицо на зеркало. Потом убираю пыль щёткой с зубов. Потом вытираю лицо полотенцем. Это и есть влажная уборка». – Она посмотрела на телефон, тот вот-вот должен был запищать. – «Надо сделать уборку, надо».