Никита Серков - Странная жизнь

– Понимаете…

"Дм. С. Луковецкий" гласила надпись на шевроне служебной куртки, которая аккуратно висела на стуле. Вообще Александр Игнатьевич начал замечать, что после так называемой "перезагрузки" его голова начала впитывать многое как губка: детали одежды, различные мелочи. Это не отнимало у него рассеянности, но в данном случае помогло избежать маленькой неловкой ситуации.

– …Дмитрий Сергеевич…

– Семенович…

– Ох, простите.

– Похвальная наблюдательность. Так что у вас?

– Понимаете, я не помню кто я…

– Вот это поворот! – серьёзно сказал участковый, не скрывая при этом иронии к происходящему. Чёрт подери, а чёрного юмора у ребят в этом отделении не занимать. – Так… А теперь давайте по порядку. Что помните?

И Александр рассказал участковому всё, что, как ему казалось, могло помочь в установлении личности.

– Значит так… Сейчас вы напишите мне заявление, где подробно опишите ситуацию. Объясню, что вам предстоит. Некоторые выводы я уже сделал. Сейчас мы вызовем врача. Он установит возможность травм головы, в общем, сделает свою работу. Далее мы снимем ваши отпечатки пальцев и сфотографируем – будем пробивать вас по базе. Не пугайтесь! Пройдёмте.

Они вышли в коридор, где снова столкнулись с целым отрядом глаз, взирающих со стен.

– Вот стол, ручка, бумаги завались. Пишите. Я сейчас вернусь.

Он запер дверь на ключ и пошёл к лестнице. Александр присел на скамью, взял белый лист бумаги, который показался ему очень похожим на его сознание сейчас – белый, пустой, опустошённый, абсолютно чистый и такой хрупкий. Что и как писать? Обдумывание каждой строчки давалось с великим трудом, и обдумывая каждое слово, он смотрел на стены, как бы прося о помощи. Вдруг он заметил в рамке знакомое лицо. Это было лицо участкового. В кабинете он казался таким уверенным в себе: резкие и короткие фразы, пронзительный взгляд, – а на фотографии это был взгляд мальчишки, добрый, тёплый, безопытный, так сказать. "Видимо, он всё-таки давно здесь работает" – подумал Александр и продолжил выводить буквы на бумаге.

Тем временем, Дмитрий Семенович Луковецкий спустился вниз в "дежурку".

– Поздравляю, друзья! У нас потеряшка! Надо сделать фотографии, снять пальчики.

Ребята, сделаете? Кто у нас сегодня дежурный по разборам? Серый, ты? Сделаешь?

– Ёклмн… Что ж за день-то сегодня такой? – сказал Серый, который был раза в два шире участкового в плечах, и на голову ниже, – да сделаю я, иди! – добавил он с внутренней грустной улыбкой в то время, как его лицо выражало усталость и полное отсутствие жизненных сил.

– Врача я сейчас вызову и заявление приму. Сам, – словно извиняясь, добавил он в ответ на взгляд коллеги.

– Вот моё заявление… Уж и не знаю, как я ещё не разучился писать, – сказал Александр с добродушной улыбкой.

– Благодарю, – ответил ему участковый, принимая заявление. – И ещё: забыл вас предупредить. Скоро приедет врач, но ночь и день вам придётся провести в изоляторе временного содержания. До тех пор, пока мы не пробьём вас на криминал, отпустить, к сожалению, не можем.

– Хорошо, – сказал Александр, но эта новость его мало обрадовала. "Хотя чего я ожидал, собственно говоря, номер в пятизвездочном отеле?" – подумал он про себя и добавил: "Я забыл сказать. Час назад я был в вестибюле метро и обронил там свой бумажник. Звучит странно, но это был мой последний шанс узнать что-то о себе.

– Нуууу… – начал участковый, – тут мы уже вряд ли поможем. Подадим заявку, конечно, но метро – это такое дело… Кто мог подобрать ваш бумажник?.. Концов не сыщешь. Что за станция?

– Я не знаю.

– А территориально где находится, объясните?

– По соседней улице прямо далеко идти, километра четыре.

– Значит, Гражданка. Ясно. Так, погодите. А почему вы так уверены, что там обронили? И если уверены, почему сами за ним не вернулись?

– Дело в том… – Александр замялся, не зная, что сказать, поскольку правда звучала как-то не в его пользу, а врать значило самому себе вредить.

– Ну же, гражданин! Чего вы мнётесь?!

– Дело в том, что я убегал от полиции, – как-то мягко по-детски, потупив взгляд, сказал Александр Игнатьевич.

– Что? – вырвалось у участкового.

– Вы поймите, они попросили предъявить документы. У меня их не было. Я нащупал бумажник. Но заглянуть в него не успел. Выгляжу я странно. Вообще всё, что сегодня со мной происходит странно. Я испугался, что меня примут за наркомана, пьяницу. – В голосе появилось волнение, и Александр, задыхаясь, начал говорить громко и отрывисто, с раздражением на самого себя, – Я, может, и есть наркоман или пьяница. Я не знаю. Вы поймите. Вот и побежал.

– Ладно, успокойтесь. Попробуем разобраться.

На лестнице послышались шаги. Это Серый нехотя, шаркающей походкой, поднимался наверх.

– Сейчас вами займутся, – сказал участковый Дмитрий Семенович и скрылся за дверью своего кабинета, забрав с собой заявление и неозвученные ответы на немые вопросы Александра.

– Будьте любезны, – сказал Серый, не останавливаясь, и направился в другой конец узкого коридора, позвякивая ключами от кабинета.

Александр не очень хорошо понял, что значило это "Будьте любезны", он просто молча встал и направился за мужчиной в форме к кабинету.

Напряжение в висках начало зашкаливать. Казалось, что кто-то с неимоверным усилием сдавливает голову с обеих сторон невидимыми ладонями в попытке её раздавить. Когда они вошли в кабинет, оперуполномоченный щёлкнул выключателем, и дневной свет всех четырёх ламп кабинета врезался в глаза Александра Игнатьевича, учинив им немало неприятностей.

"Будьте любезны!" – сказал полиционер и указал рукой на стул, как бы приглашая гостя отделения присесть. Видимо, "будьте любезны" было любимой фразой этого господина полицейского, и он повторял её по сотне раз в день. Может, эти слова были тем немногим, от чего он ещё получал удовольствие в своей работе, из раза в раз повторяя это "будьте любезны" по отношению к понятым, свидетелям, преступникам, дебоширам, наркоманам – всем тем, кто был частью его профессиональной деятельности, а значит и частью его непростой жизни.

Сеанс снятия отпечатков и фотографирования прошёл успешно. Александр на секунду испугался, что будет вспышка от фотоаппарата, и она снова причинит боль глазам, и поэтому, наверное, на фото выглядел изрядно напряжённым, но это, в любом случае, неудивительно – день выдался непростой. За сегодня он успел многое, например, забыть себя.

Приехал врач. Маленький старый человечек с лысиной и эспаньолкой, говорил он дрожащим голосом в нос и, казалось, постоянно во всем сомневался, хотя мастерство его не могло ускользнуть от взгляда наблюдательного человека, – движения его были отточены и выверены до миллиметра. Все, что он говорил, он сам же и подвергал анализу, из-за этого казалось, что он не доверяет самому себе. Врач осмотрел Александра Игнатьевича и пришёл к выводу, что никаких видимых повреждений тела или головы нет, за исключением нескольких старых синяков на локте и коленке. Единственное, что не давало покоя врачу – в прямом смысле не давало покоя – это головная боль и тошнота, на которую жаловался пациент. Это могло быть симптомом сотрясения, сотрясение же могло объяснить всё – нужно делать снимок.