Михаил Генделев - Великое [не]русское путешествие

Лившиц работает профессором Лосевым [130] …Лившиц… профессором Лосевым. — Имеется в виду поэт и литературовед Л. В. Лосев (1937–2009), друг и биограф И. А. Бродского; с 1976 г. жил в эмиграции в США, где преподавал русскую литературу. Его настоящая фамилия — Лившиц. в США.

Охапкин [131] …Охапкин. — О. А. Охапкин (1944–2008), поэт, деятель ленинградской неофициальной культуры. в дурдоме на Пряжке.

Рейн [132] …Рейн. — Е. Б. Рейн (р. 1935) — поэт «плеяды Бродского», прозаик, сценарист, лауреат Государственной премии России (1996). С начала 1970-х гг. живет в Москве. — течет в Москве.

И Миша Еремин [133] …Миша Еремин. — М. Ф. Еремин (р. 1936), известный петербургский поэт так наз. «филологической школы». в Москве.

Куприянов [134] …Куприянов. — В. Г. Куприянов (р. 1939) — поэт, переводчик. — при Русской Церковной Мысли, — такое впечатление, что она — Мысль — одна, а он при ней староста церковный.

М-да… Ленинградская школа.

Я твой прогульщик.

Дневник на стол!

Бродский пошел на свой вечер.

А мы пошли на вечер памяти своей.

И пришли прозаики.

И драматурги даже.

И неизвестные никому, и графоманы.

Из квартир, котельных, с университетских кафедр, из вечерних школ для дебилов, из ничего, с того света из смерти и памяти, пришли.

И привели с собой своих девочек, наших девочек. Тех, что в слякоть, без никакого бельеца, подтянув единственный капрончик, и — стакан водки, и соперницу-красавицу-суку мордой об стол — пришли девочки.

Не могу продолжать, работай [135] …работай — Господа ( ивр. ). !

Рыдаю.

Хоть святых выноси.

Бывало, куплю Голду [136] …Голду. — Т. е. израильскую водку «Gold», в 1970-1990-х гг. излюбленный (по причине дешевизны и относительной качественности) напиток иммигрантов из бывшего СССР. по пять с полтиной, ситного там какого, в ночном супермаркете на Бейт-Агрон [137] …ночном супермаркете на Бейт-Агрон. — Автор путает название иерусалимской улицы Агрон, где в описываемое время располагался известный ночной супермаркет, с офисным зданием «Бейт-Агрон» на той же улице. , чайной колбаски там, сырок плавленый, сяду у фортки в хамсин — и рыдаю.

А слезы сохнут в теплую погоду.

Нет сил писать о том, как время летит, чистая молодость проходит, жены уходят — нет сил, и слезы и те сохнут.

Потому и эпик, что нет сил, нет слов, нет букв их описать, наших девочек… «Неужели я тоже так выгляжу?» — подумал Генделев.

Но выглядел он не так.

На сцене ДК Крупской израильтянин Генделев выглядел очень экзотик: хорошо выглядел. В шириной с ладонь алых подтяжках имени Боевого Красного Знамени выглядел он. И довольно нахально заявил он, априори, что не русский поэт из Израиля сей Миша Генделев, а израильский поэт из России Генделев Миша он. Смех в зале.

Но обошлось, отвлекся, заволновался поэт, пошел в винт и начал читать все-таки по-русски еще — этим, пришедшим на вечер какой-то эмигрантской, а не его поэзии.

Я к вам вернусь — читал, читал он стихи, ровесные полнолунной ночи Неве-Якова 1982 предвоенного года, пятого года нашего Израиля, — читал Генделев:

Кто? Чур, не мы! Кто знает, о чем и что думал в этот миг Генделев, о чем вспоминал?

Может ли быть, что был он счастлив в первый раз в своей последней жизни?

Может быть. А не исключено, что он думал, что совершить что путное в России и попросту заставить себя в России слушать можно, лишь воротясь из эмиграции, как тот, второй муж товарища Крупской, и не пора ли приняться за апрельские, кстати, тезисы, пока не поздно и такой завод?

Не исключено.

И что нет пророка ни в каком своем отечестве?

Или он вспоминал все-таки о той душной ночи горного предместья Горнего Ерусалима, когда сочинялись, то есть придумывались, эти стихи?

А может — и скорее всего, — он ни о чем не думал и ничего не вспоминал, а читал и наконец дочитал до конца:

Конец третьей книги

О завтраке не было и речи. Пил морс, если кто запамятовал — старинный северный напиток — декокт клюквы — кисленькое с подоконника.

Срам, эк вечор выплясывали, теряя талантливого поэта Кривулина, — срам! Начитанные, думающие люди, цвет нации.

Паршиво. Паршиво, говорю, холеный, избалованный левантийской зажиточной жизнью, паршиво адаптировался Генделев к исторически отлаженным полевым условиям бывшей отчизны: Генерал Мороз, Дубина Народной Войны [139] …Генерал Мороз, Дубина Народной Войны. — «Генерал Мороз» — крылатое выражение, возникшее в Англии в 1812 г. во время катастрофического отступления армии Наполеона, страдавшей от зимних холодов, расширительно — представление о том, что иноземных захватчиков в России губит холод. «Дубина народной войны» — цит. из «Войны и мира» Л. Н. Толстого (1828–1910). , Веселие Руси… Паршиво!

Гадко!

Вот кто, например, привнес во вчерашнее суаре спирт-сырец ф-ки «Северное сияние»? Гордость отечественной парфюмерии? На дам не похоже. Хотя способны. Способны и могут. Одна девушка, Кац ее фамилия, визави, все время кормила грудью. Шушукались, что у молодки это — седьмой, молодая чета поэтов Кац — молокане. Восстановим последовательность: сначала «сияния» стакан, ниже (специально для Мамлеева, пусть он и описывает) — дитя-олигофрен [140] …Мамлеева… дитя-олигофрен. — Ю. В. Мамлеев (р. 1931) — русский писатель, поэт, оккультист, в 1974–1994 гг. находился в эмиграции (США, Франция); среди персонажей Мамлеева часто фигурируют уродливые и умственно отсталые личности. , потом — собственно мамаши деревянный крест, еще ниже — крестильный крестик-панагия малыша (грамм двести дикого серебра), а еще ниже, уже ни на что не отвлекаясь, — бесконечная девушкина голубая грудь. На рыбце. На рубце? На холодце?.. Визави.

— Ты что-то, мил-друг, у меня серый? Хочешь какао?.. Обволакивает…