Михаил Генделев - Великое [не]русское путешествие

Грек не хотел мне продавать Македонского, боялся, что я вывезу нац. достояние незаконно из его многострадальной страны, увезу в Неметчину или Американщину.

Когда, в процессе торга, он догадался по акценту, что не в Американщину, а по сумме, которую я ему предлагал в ответ, и по загару понял, что и не в Неметчину, — честный грек обиделся, горько улыбнулся и сбавил требуемую за сокровище культуры сумму в двести восемьдесят два раза, и пообещал подкупом ликвидировать трудности с таможней: у него там работает брат, который как близнец, и его, брата, легко будет мне опознать, если встречу, по усам. И еще скидка десять процентов от доли таможенного брата.

Потом продавец, это когда я уже в третий раз ушел, потом почтенный антиквар вызвался — если уж я такой капризный и жадюга — доложить к бюсту Александра подлинного Лаокоона в пластическом выполнении, но я прикинул, что с контрабандой не вмещусь в самолет, не говоря о мансарде. Лаокоона, вправду говоря, было не описать. А если и описать, то никакому «Оцаа ле поаль» [359] …«Оцаа ле-поаль» — служба судебных исполнителей ( ивр. ). не вывезти с моих 127 ступенек вниз. В общем, надо было брать, локти кусаю. Лаокоон бы очень украсил мой быт, особенно змеи.

Нет, век воли не видать, — надо было брать!

Я не взял. Но Александр стал мой! Весь. Я положил его в карман и пошел полюбоваться на акваторию Аргосского залива.

Приобретение приятно покалывало при ходьбе, я насвистывал и думал, что когда перед тобой лучезарный залив, а в кармане бренчит бюст великого царя, создавшего прецедентную Империю Добра вплоть до Ганга (и для этого взявшего, не заметив, Иерусалим, не говоря уже о твердыне банка «Хапоалим» [360] …банка «Хапоалим». — «Хапоалим» («Рабочий банк») — крупнейший банк Израиля, основанный федерацией профсоюзов в 1921 г.; в 1983–1996 гг. после национализации находился в руках правительства. ), бюст Искандера Двурого в кармане когда, то и зачем человеку, в сущности, деньги? Что деньги — тщета. Только великое нетленно.

Ведь, в конце концов, бюст мог сгореть, как Александрийская библиотека, утонуть, как пароход «Александрос Великос» (см. М. Генделев, «Новая Одиссея» 5-бис), или так и гнить в почве, в ус не дуя.

Но он со мной, нас двое: я и Алекс!

«Может, взять себе псевдоним Шлиман?» — думал я. И бюст не будет сидеть сложа руки.

Может, удастся подбить малознакомых платить деньги за посмотреть на реликвию. Может, в благодарность от всего человечества Обладателю Подлинной Головы А. М. один к одному — увеличат гонорар и можно будет приобрести лимонную косовороточку в Машбире [361] …В Машбире. — Здесь имеется в виду крупный универсальный магазин в Иерусалиме, часть общеизраильской сети Hamashbir Letzarkhan. и сладенького для Аглаи (как там она?).

А сколько радости доставлю я себе, когда они все, сволочи, сдохнут от зависти. Когда их изгложет, что у меня — есть, а у них — фиг. У меня бюст, а у них…

Мое внимание привлекли довольно активные тинейджеры, явно автохтоны, лезущие в воду залива, хотя им явно нечего было там делать. Обряд ныряния носил у них характер театрального действия и обставлялся торжественными причитаниями.

Как они вульгарны, ожесточилось мое сердце и поморщился ум, отвлеченный от рассуждений: «Зачем человеку, в сущности, деньги?»… Юность Эллады кидалась с мола в бурные, но прохладные воды залива в разнообразной стилистике: от ласточкой и топориком до «в последний раз купаюсь, вах!». И мне исключительно стало жаль мальчонку лет одиннадцати, почему-то приставшего к стае купальщиков. В их ПТУ он выглядел особенно беззащитно. Вылезал весь в гусиной коже, бегал по молу, опять нырял… Парни галдели, вяло, напоказ боролись. «Мельчают пластические эллины», — родилась у меня мысль. Кажется, такая же ровно мысль родилась у спокойного, хорошо одетого техасца средних техасских, отлично прожитых лет в техасской, как влитой, шляпе над красной техасской ряхой. Мы достойно переглянулись, пожали каждый своими плечами.

«Ну зачем человеку деньги», — вернулся я к сладким заблуждениям.

С мола раздались дикие крики «ой».

«Так и знал! Утоп гречонок», — эпикурейски подумал я и побежал к причалу, отталкивая по пути техасца, из-за шляпы которого и плохо видно, и никакого сердцебиения от ужасного зрелища, хоть плачь.

Проскользнув ужом к парапету, я склонился над бездной, откуда старшие мокрые ребята, невероятно галдя, выводили мокрого младшего.

— Он нашел!!! — услужливо и как-то сразу стали мне переводить старшие товарищи недоутопленника.

— Что нашел? — тоже почему-то по-английски принялись спрашивать близко от меня — и глядя как-то на меня — молодые односельчане.

— О! Что он нашел!!! Он хорошее нашел.

— Вери вэл?

— Очень, вери антик.

— Неужели очень старое?

— Вери, вери старое!

— Какое счастье!

— Да, маленькому бою, сыну Навраки, привалило счастье. Вери большая удача. Хи из лаки! [362] …Хи из лаки! — Он счастливчик! ( англ. ).

— А можно посмотреть? — сказала несколько нервно большая техасская шляпа. — Что за находка?

— Да, да! Можно, — добро и гостеприимно сказали греки, отвлекаясь на техасца, — вот маленький мальчик покажет вам свою главную удачу.

Техасца и мальчугана обступили загорелые спины.

— Я тоже хочу! взглянуть на удачу, — пискнул я, но меня не услышали. Я, конечно, протиснулся, но все равно ничего не было видно из-за шляпы большого техасца.

И я увидел удачу! «Оба-на» — рявкнуло внутри меня, я запаниковал, тем более что из-за давки я не мог проверить на себе содержимое кармана.

Залихорадило.

«Или на дне мирового океана, — быстро думал мозг, брызгая слюнями и пропуская гласные, — на таинственном дне мирового океана, именно в районе Аргосской гавани хранящего столько тайн, тайно находится цивилизация, продублировавшая шедевр „Юный Александр Великий, усмиряющий лошадь с мыслью, что она таки отвезет его к девкам под добрым всепрощающим надзором старого Аристотеля“. И там, в пучине, все еще валяется докомплектная кобыла, старый мудрец и запчасти к великому Александру, либо… А что, собственно, „либо“? Что „либо“? Так оно и есть!!!»

— Я не могу продать вам мою удачу, — тем временем на довольно уверенном английском объяснял техасцу счастливый юный археолог (техасец, несмотря на ветерок, обмахивался зеленым купюрным веером). — Я не знаю, сколько это стоит в долларах… И папа заругает, если узнает, что я это продал без спроса. Кстати, сэр, вилком сэр, познакомьтесь, вон он — папа. Папа, это — сэр. А это — мой папа, мистер Навраки. Сэр, мой папа, сэр, вам все объяснит, сэр. Олл райт, сэр? На тебе, папа, мою удачу, мою счастливую, меня, мальчика, очень старинную находку…

Ну с глазу на глаз, так с глазу на глаз, вздохнул я, понимая, что приобретение парного произведения старины, не говоря о недостающих фрагментах: гетер, лошади и, какая досада! — старца-философа — откладывается. Учитывая нарастающую интенсивность азартного красного пигмента на челе техасца, хлорофилл зелененьких купюр и спокойное достоинство папы, он же мистер Навраки, которого Навраки я бы легко опознал в аэропорту, когда у меня возникнут таможенные трудности с незаконным провозом моего, нет уж, именно моего Александра Великого, как достояния не предназначенной к вывозу великой античной цивилизации, подлинников Леванта и области.