Максим Осипов - Риголетто

Просторная комната, вся обстановка которой состоит из нескольких стульев. На одном из них расположился ФЕЛИКС ГАМАЮНОВ, нарядно одетый немолодой человек. Он изучает «Двенадцать заповедей анонимных алкоголиков».

ГАМАЮНОВ (прерывает чтение, оглядывает собравшихся). Пью. Все, что горит, пью. От парфюмерии до горюче-смазочных. Пробовал нефть, правда. Чистая. Девяностошестипроцентная правда.

(Возвращается к заповедям.) «Без страха пытаюсь в себе разобраться. Готов делиться приобре́тенным… приобретённым духовным опытом с товарищами по несчастью. Вверяю жизнь свою Господу, как каждый из нас понимает Его. Помню о тех, кого я обидел, кому причинил зло».

Кого я обидел-то? Никого. За целую жизнь ни с кем не поссорился, слова резкого не сказал. Диагноз: патологический альтруизм. (Проводит рукой по шее.) На почве этого самого… И справка имеется. Свежая.

Доктора, может, они и не против помочь, только ужасно заняты. (Указывает на соседнее помещение.) Этот, как его? — руками разводит: — У меня, к великому сожалению, теперь нету времени на вашу историю. Но! — какое сегодня число? Правильно. Вон — соседняя дверь — анонимные алкоголики. Дуйте, мол, к ним, не смею вас больше задерживать. Ни минуты. Алкоголики — народ понимающий. Им и расскажете ситуацию.

Курица несет яйца, а врач ответственность. — А ты, Гамаюнов, — скажете, — ахинею несешь. Пожалуйста, мне без разницы. Говорите, что хочется. Только выслушайте сперва. А то — живешь себе, день за днем. Смотришь, что у других: типа — да ладно вам, какая еще трагедия? Что, третья мировая? Я легко чужие несчастья воспринимал. Особо даже не обращал внимания. А тут… Второй день — хожу, качаюсь уже. Как молочный зуб. Того гляди — ап! — и выпаду.

Граждане! Я среди вас новенький. Уважаю устав, правила. Готов вступить в ряды Общества, буду взносы платить. А не примете, куда мне отправиться? На вокзал? В зоосад? Между прочим, сам ни в одном глазу. Как стеклышко, с поза­вчерашнего. (Нюхает воздух.) Некоторые, чувствую, успели уже… позавтракать. (Испугавшись.) Не обижайтесь, пожалуйста: нюх очень развитый, да и… люблю пошутить.

Так вы послушаете, выслушаете меня? (Убеждается в том, что его готовы слушать.) Спасибо, спасибо, товарищи.

Пауза.

Профессия: специалист. Жена. Дочь, как говорится, красавица. «Сердце красавицы склонно к изме-е-не…» — знаете песенку?

Опять потащилась в церковь. А? Нет, не дочь. Если бы…

Вот ситуация. Супруга моя, Люсенька Гамаюнова, урожденная Зверева. Темперамент у Люсеньки, как фамилия, — холерический, боевой. Если включилась, будет кипеть, пока вся не выкипит. По врачам ходить любит, за здоровье свое беспокоится. Образовался узел в груди. Я, между прочим, заметил первым. То-сё, анализы. — Не волнуйтесь, — говорят, — женщина, ничего у вас страшного, никакой онкологии. Ладно. Потом: — Ой, уже третья стадия, давайте под нож. Отре́зали грудь, печень глянули: ба, да не третья, четвертая. Она же последняя стадия. Напрасно, выходит, делали операцию. Уже интересно, да? Стали вводить химию, не попали в вену, пришлось руку резать. Вот картина: правая рука висит — грудь отре́зали, левая не работает из-за химии. Хорошо хоть, голову мыть рук не требуется, волосы выпали. Химия, химия… Удивительно что? У родителей рака не было. Сама ни одной сигареты не выкурила. Врачи говорят: сглазили. Так и сказали, серьезные люди, профессора, заслуженные деятели не знаю чего, светила, опинион-лидеры, определили: сглазили. В церковь ходит теперь. Вот и сегодня. Видели очередь? Мощи какие-то высокоэффективные завезли. Меня вот в церковь не тянет, нет. Не в чем каяться. Совесть чистая, это у нас наследственное. По мужской линии. А Люся скоро в поездку поедет, в паломническую. По святым местам прошвырнуться. Ничего, я считаю, пусть. Все теперь в Бога верят. Вот и на де́ньгах пишут: ин год ви траст, обращали внимание? Мол, на Бога надейся… Все правильно.

А хороша была Люська! Вроде и не совсем дура. Да и я тогда был недурён. В институт пришла поступать, а там я такой на билетах в приемной комиссии. Сижу, абитуриенток разглядываю. Студент четвертого курса, небожитель практически. Пиджак у меня был вельветовый. Неудачный билет, помог поменять. Ох и аппетитная была Люсенька! Грудь, пфф… вообще ни у кого такой нет. Как-то, знаете, само сделалось, я в тот момент настроен был на брак с простой девушкой. Капитанская дочка. Папашу ее капитаном Зверевым звали. Милое дело жениться на дочери военнослужащего. Чтоб его тут же куда-нибудь перевели, с глаз долой. Так и вышло — перевели. Не его одного. Ограниченный контингент, Афган. Так что Люська моя сирота. Наши четыре аула спалили за капитана и три кишлака. Отомстили за Зверева.

Правильно говорят: враги человеку — ближние. Но! Любите врагов своих. А что делать, если, как у меня, например, нету врагов? Разве что вправду — ближние. О чем я? Ах, да…

Сердце красавицы… Вот привязалось. Не помните, кто написал? Да не музыку, а слова. К музыке я испытываю безразличие. Некоторые только вещи нравятся. Траурный марш. Симпатичное произведение. Могу, допустим, послушать орган. Скучно? Разумеется, скучно! Ужасно! Но — все-таки. Вещь. А сказать, почему столько народу орган слушает? Чувство, что культуру хаваешь ложками. Это вам не скрипочка: выходит какой-нибудь Яша чахоточный (напевает начало ми-минорного концерта Мендельсона) — «Ах, Мойша, настали плохие времена…». Частный случай. А тут: звук, много звука! В чистом виде — культура. Даже не ложками. Ведрами. Кто на клапана́ нажимает, неясно. Когда уже музыка кончится, тетя выплывает с огромной попой. Я таким тетям не хлопаю. И в театре — не люблю, когда кланяются. Неужели нельзя потерпеть, не устраивать?.. Только померли, и пожалуйста: стоят, покойнички, взявшись за руки. Дешевка. Для отрицательных типажей: глядите, не такой и мерзавец, как кажется. Опять же — успокоить граждан, склонных к отчаянию: да жива она, твоя красавица. Отец, не переживай.

Что там было про тестя, про Зверева? Я его и не помню уже. А на тещу свою, как увижу, ору, так просто, для профилактики. Задолбала потому что вопросами. Лучше про своих родителей расскажу.

Вот папаша. Назвал меня Феликсом. Хорошее имя, да? Уж, наверное, не в честь Мендельсона, чтоб ему… (Напевает «Свадебный марш».) Там-там-та-та-та-та-та-там… Феликс — счастливый, удачливый. Откуда папаше слышать про какого-то Мендельсона? Всю жизнь колхозником… Животноводческий комбинат, свинокомплекс, почтовый ящик такой-то. Забыл уже номер, да это, я думаю, до сих пор секрет. П/я — понимаете? Пе — дробь — Я. Дочурку свою Лину — Ангелина, Линочка, дочь моя, единственная, кровиночка — спрашиваю: что такое «работать в почтовом ящике»? Не знает. А кто такие были лимитчики, как ты думаешь? Тоже. Тоже нет. А законы этой самой, как ее? — диалектики? Истмат-диамат. Три составные части, три источника. Их вообще надо помнить, как «Отче наш». Помнит кто-нибудь «Отче наш»? Я, честно сказать, нет.