Коллектив авторов - Искусство революции

Вовчик и его собутыльник хохочут.

— Да, я помню! Наверно, весь ящик это помнит. Стаська тоже про это говорит, когда приходит сюда. Ты ведь тогда ещё совсем девчонка была, — подтверждает Вовчик. — Но как ты много помнишь про то время! А я почти ничего в памяти не держу, не помню и не хочу помнить, что было. Мне от этого ни тепло, ни холодно. Не люблю вспоминать!

Он возится с гильотиной. По профессиональной привычке «безопасника» говорю:

— Смотри, осторожно — руки.

— Что мне нравится, так то, что ты обо мне всегда заботишься! — многозначительно констатирует Вовчик.

Упаковав бумагу, на моё «спасибо» — традиционно говорит:

— Да, не за что! Ты присаживайся.

Начинается задушевный разговор за жизнь. Вовчик и его напарник опрокидывают рюмочки.

Опять разливает водку по рюмкам. Мне ещё на работу, поэтому предупреждаю:

— Я не буду, мне не наливай.

— А я тебе и не наливаю. Что, может, скажешь, что у тебя сердечная недостаточность? Или холестерин? — грозно спрашивает Вовчик. — Ты знаешь, последнее время мне всегда попадаются дамы, у которых или сердечная недостаточность, или холестерин. Так если сердечную недостаточность я ещё могу поддержать, — он делает характерный жест, растопырив пальцы горсти возле воображаемой груди, — то с холестерином я ничего поделать не могу.

От этого заявления я чуть не валюсь со смеху, собутыльник Вовчика тоже улыбается, до него доходит, хотя видно, что он уже изрядно «принял на грудь». Вовчик же продолжает неторопливо разглагольствовать о женщинах и любви.

— Чего я боюсь, — рассуждает он, — так это заразы. Я теперь осторожный. Ты понимаешь, — возвышает он голос, — если я в своём возрасте подхвачу триппер, то это же будет стыдно! Старый я уже для этого, вот и веду себя соответственно, — обосновывает он своё примерное поведение.

Я человек по природе смешливый — я уже не могу от смеха! Поэтому подымаюсь и прощаюсь.

— Ну, пока! Если что — заходи, всегда пожалуйста, — напутствует Вовчик и опять наполняет рюмочки:

— Ну, помянем Шурика, пусть земля ему будет пухом!

Законным отдыхом во время рабочей смены на каждом предприятии был, известное дело, перекур. Сейчас по нашему Трудовому кодексу для некоторых видов работ даже предусмотрены легальные специальные короткие перерывы каждый час или два, их устанавливает само предприятие. А тогда был перекур, конечно, самоустановленный. Ни частота перекуров, ни продолжительность не регламентировались. К таким потерям рабочего времени начальство относилось по-разному — одни смотрели сквозь пальцы, потому что инженеры частенько уходили домой вместо положенных по графику 17 часов — и в 20 часов, и позже. А вот со средним персоналом обходились круче! Так, например, начальница знаменитого сектора, сплошь состоявшего из чертёжниц, снискавшая прозвище Мадам Фрекен Бок и очень оправдывавшая всем своим обликом и нравом это имечко, установила драконовские порядки. В её секторе столы чертёжниц с «драласкопами*» располагались, как парты в школьном классе, сама же она сидела лицом к подчинённым, как учительница, и строго следила за всеми. Каждый час её подчинённым разрешалось на 5 минут выйти в туалет или перекурить. Бедные девочки роптали, но ничего изменить не могли, порядок есть порядок. Если учесть, что туалет располагался на другом конце длиннющего — в троллейбусную остановку — коридора, особо развлечься девочкам не выходило. Правда, по мере внедрения автоматизации конструкторских работ, число подчинённых мадам Фрекен Бок уменьшалось, но до конца эта древнейшая конструкторская профессия не исчезла.

«Курилки» были на каждой лестничной площадке, поэтому на лестницах было ужасно дымно, накурено. Сейчас у нас законом запрещено курить в общественных местах. А тогда курить на лестницах было святым делом! И отдых-перекур всегда считался законным. Просто посидеть и ничего не делать в каком-нибудь уютном местечке — показалось бы странным, провести же время в курилке было само собой разумеющимся.

Некурящие могли сбегать в библиотеку, отлучиться в столовую или буфет, сходить по делу и не по делу в другой корпус или в другое подразделение. Всё это можно было, но это были разовые мероприятия. Не будешь же каждый час куда-то бегать! А вот курильщики отлучались с рабочего места законно — никому и в голову не пришло бы запретить перекуры!

Я никогда в жизни не курила и не курю, поэтому законный перекур мне не полагался. Благодаря специфике нашего подразделения приходилось много бегать — машинные залы располагались в разных местах, я только и летала между корпусами! По дороге иногда на минутку тормозила и в курилках на лестницах — повсюду были симпатии или просто ребята, с кем было весело перекинуться парой анекдотов, узнать свежие сплетни и новости, послушать старожилов и набраться ума-разума из популярных баек нашего «ящика» про знаменитый диван, который поволокли по коридору, или про чудака, за два года до пенсии заработавшего в наших стенах алименты. Бывало, в курилку тащили коллеги — пошли вместе, отдохни, «покурим»! Симпатичный бородатый АСУшник насыпал мне семечек, которых у него всегда были полные карманы, другие давали конфеты, чтобы я не оставалась без занятия. Как-то (это было чистое кокетство, конечно) я попросила и мне дать сигарету (конечно, я знала, что не дадут и даже, если бы дали, не взяла бы). В ответ мне показали фигу, насыпали очередную порцию семечек и вытолкали из курилки.

Мои длиннющие пышные волосы доходили до пояса, во время этих посиделок они моментально пропитывались табачным дымом, и можно было подумать, что и я из отряда курильщиков. Доставалось и одежде. О том, что это вредно, никто не заморачивался, да и ничего страшного от этого не случилось. Были в нашем «ящике» куда более опасные факторы!

Нашему «почтовому ящику» повезло, его здания не снесли, не сравняли с землёй, теперь на его территории расположены разные магазины и фирмы. Иногда я бываю здесь по рабочим делам. Всё разгорожено, замки, стенки. И никто не окликнет:

— Эй, анекдот хороший знаешь? На тебе семечки…

Примечание: Драласкоп — ящик с лампами внутри и прозрачной крышкой из стекла. Использовался для перенесения с чертежа на чертёж или обведения изображения на просвет.

Я ещё мало кого знала в нашем «почтовом ящике», но на этого немолодого дядечку обратила внимание. Он ходил по коридорам института с такой странноватой, глуповатой улыбочкой, чему-то посмеивался. Никогда не видела, чтобы он хоть с кем-то общался, всегда один и один. Работал он инженером в одном отделе, но чувствовалось, что с ним что-то такое… Как бы сказать.