Александр Кротов - Как почувствовать одиночество

Физические ощущения уже давно оставили меня. Было только что-то прохладно-равнодушное. На всё внешнее — на сквозняк в комнате, или на отсиженную ногу. Боль превратилась в снег, который падал, казалось, непрерывно, но плавно и беззвучно. Я что-то начал понимать…

Что-то такое тайное и страшное. Как судьба выбирает счастливых и несчастных. Ясное дело, что вслепую, но нет… всё сложнее. Намного сложнее. Во всём виновато наше внутреннее состояние. Да. Потому что сложнее всего поверить. Поверить и осознать своё истинное лицо. То, сколько счастья может быть в этих глазах, и что нужно подкинуть человеку в костёр души, чтобы это счастье не погасло. Кому-то и не нужно ничего подкидывать, к таким людям судьба благосклоннее. А кому-то даётся это счастье, а он и не знает куда его и деть. И зачем оно ему. Да, и, кстати, самое главное, счастье это то, что если у тебя его отнять, то тебя и не будет. Ты умрёшь. И с одной стороны это может быть чем угодно, и самой жизнью. Вот как-то так…

А она была лишь частью моего счастья, поэтому я вычеркнул все слова, что обозначали главное чувство…

Иллюзия это так страшно! Основное моё счастье это жизнь? И когда её начало жрать изнутри ею же созданное чудовище, я распорядился ей не правильно. Не было у меня тогда такого зеркала, чтобы посмотрев в него я бы сразу понял, что слишком слаб, чтобы бороться с этой смертельной вольностью судьбы, что решила отнять у меня всё, чего я не достоин.

Мне очень жаль её, ведь я, получается, и её убил. Она тоже скоро умрёт. И вот уже несколько дней у меня твёрдое ощущение того, что её больше нет, и моё письмо она получит не в этом мире. Но обязательно прочтёт и поймёт. Я верю в неё, и не верю в себя.

Ожидание всегда такая кошмарная вещь, что сумасшествие было бы лучшим исходом в той ситуации, когда то, чего ты ждёшь, слишком далеко, чтобы дождаться.

Но эгоизм бережёт жизнь до последнего. Долгие мгновения того, чего не может быть…

А в такой ситуации нет и жизни.

В дверь тихо постучали.

Старческими шаркающими шагами я отправился к источнику шума. Было очень тяжело идти, но я как-то заставил себя делать это. Стена была какой-то скользкой и шаталась, пытаясь уронить меня. А дверь никак не могла сфокусироваться в моём взоре. И вот, когда до двери оставалось всего пара шагов, меня охватило тревожное чувство… надежды.

Да, а вдруг это она?

Дверь не была заперта.

Я резким движением отворил её.

На пороге стояли трое мужчин. Неопределённого возраста, где-то так в районе тридцати, сорока, а может и пятидесяти лет. Лица были слишком холодными и безэмоциональными, но не как у продавщицы в магазине, а как у кукол, которых сотворил талантливейший мастер, пытаясь изобразить равнодушие. Одежды их были до неприметности обычными и серыми.

Они вошли в квартиру. Сами закрыли дверь.

— Мы надеемся, ты понял, что мы пришли спросить тебя не о плате за квартиру. Хотя в какой-то небольшой степени это так. Мы пришли спросить с тебя за проживание в этом мире.

— Что ты понял для себя?

— Чего бы ты хотел, чтобы мы для тебя сделали?

Они прошли в мою единственную комнату, как-то не очень деликатно прихватив меня с собой.

Воцарилось молчание, и я понял, что всё-таки должен ответить на эти несуразные вопросы. Такой глупости я не ожидал вовсе.

— Я только сейчас начал… начал немного понимать суть… суть существования. И я хотел бы, чтобы вы меня… отпустили.

— Ответ неправильный, — сказал один.

Второй пнул меня ногой в живот, а третий кулаком так ударил меня в висок, что я улетел далеко в угол.

Кровь из носа потекла какая-то странная. Липкая и горькая. То бледно-розовая, то тёмно-красная. Пульсирующими толчками она заливала мою одежду. Боль стала невыносимо острой и одновременно, какой-то чужой. Но почему-то исчез панический страх. Видимо, я быстро привык. К ним.

К этим, явно, не ангелам.

— Не в твоих это мыслишках должна была расцветать новыми смыслами суть существования. Почему ты не думал ни о покаянии, ни о прощении? Почему ты боялся раскаяться в своём смертном грехе, и почему не просил прощения?

— Я каялся! Я просил! — крикнул я, за что получил ещё один ощутимый удар.

— Ты сам-то веришь себе? Не-а. Тебе дали достаточно времени, чтобы самостоятельно выйти отсюда. Думаешь, где-то наверху судить тебя будут, такого несчастного?

— Ты нужен! Был… когда жил и не терзал жизнь своими падениями. А теперь что с тобой делать?

— Убейте… — простонал я. — Я всё равно ничего не понимаю…

— Да ты и так мёртв!

— И не нужно тебе ничего понимать!

— Думаешь мир — это так просто, вот оно белое, вот чёрное. Обычно такие, как ты, думают, что чёрное не может обойтись без белого, а белое не может существовать без чёрного. Это я тебе как бы на пальцах объясняю. А на самом деле, в чёрном есть белое, а в белом чёрное. Это не разные цвета, это всё одно и то же. В общем, зачем объяснять, если ты видел только две полярности: счастье и горе…

— О… — только начал кричать один, как второй оборвал его:

— Тссссс!!!

— …сколько ещё дебилов, мудаков, долб… ов…

— Покороче давай.

— …предстоит нам увидеть! Ведь с каждым днём их всё больше и больше!

— Это всё потому, что люди разучились думать сами, а слушают всё кого-то, кто блудится в мыслях и чувствах. И красота, красота исчезла!

— А ты, в принципе, молодец, — неожиданно один из них вспомнил про меня.

— Нет, я дурак, — прохрипел я в ответ.

Один непродолжительно рассмеялся.

— Так мы ничего и не узнали с вами, коллеги, — обратился он же к двум другим. — Ладно, нарушений выявлено не было, добивайте, и пошли.

Они начали меня бить. Спокойно и как бы нехотя. А я больше всего, ну просто очень, очень сильно захотел испариться отсюда, к ней. Я никогда ничего так сильно не хотел в этой жизни…

Яркий солнечный свет бил в лицо. Во рту был медный привкус, но следов крови я не ощущал на своём теле. Я стоял, прислонившись к какому-то железному материалу.

Я решил открыть глаза. Свет из темноты расступился, и я увидел знакомую при счастливой жизни картину.

Городской парк. Зелёные деревья шелестели листвой. Я стоял у ограждения из сетки рабицы, и, как в детском саду, дожидаясь маму, кусал железные прутья, собранные в простой узор.

Только краски были вокруг какие-то выцветшие, и повсюду было очень много яркого света.

А напротив меня в силуэте из самого яркого луча стояла она. Смотрела на меня и, кажется, не верила.

Я разрыдался.

— Почему, ну почему… прости меня пожалуйста… я просто испугался… всего… нашего счастья, и нашей смерти. Почему ты умерла первой?!

— Я не умерла! — Она подбежала к ограде, попыталась прикоснуться ко мне, но ни у меня, ни у неё ничего не получилось. Пальцы вязли в решётке, и только наше дыхание было ощутимым и будто настоящим.