Александр Кротов - Как почувствовать одиночество

Иногда его кто-то подпинывает. Совершенно не знакомые люди. Думают, что он просто так на дороге лежит. А тем временем, и в эту реальность пришла осень.

Пришли и другие трудности. Пришла Лихорадка, радостно потирая руки.

Лихорадка начала бить лежачего, дёргать его за нос, за уши. Хочет выцарапать глаза. И больной поддаётся. От крика:

— Иннах!

До прощального стона.

Её миссия не поднять тебя, а просто замучить. На смерть.

И вот ты валяешься.

Я валяюсь.

Я валяюсь, и не знаю, куда мне деться. Она и щекочет меня и щиплет. Её зловонный запах не дает дышать. Её грязные лохмотья постоянно мелькают перед глазами, а попадая в них, вызывают слезы. Её руки заражены всякой заразой. И мне противно. Когда это всё закончится?

Брось, она только принялась за тебя.

И только огонёк в ночи не гаснет. Кому-то это свет в конце туннеля, а кому-то костер погребальный. Ни луна, ни звезды не сравнятся с ним. Он, в отличие от них, дарит тепло. За просто так.

Сегодня ночью, когда лихорадка уморилась и легла рядом со мной, периодически меня щипая и пиная, я попытался уползти от неё и увидел вдалеке этот огонёк. И мне стало лучше, хотя я и не смог отползти на большое расстояние. Я понял, если я не могу идти, то я должен ползти. По полтора метра в день, сдирая руки в кровь. Я даже заснул.

Утром я проснулся раньше лихорадки и пополз к цели. Конечно, огонька видно не было, там вообще ничего видно не было. Мне было тяжело, но я полз. Сантиметр, ещё… Я даже поверил в свои силы. Но вот проснулась Лихорадка, и, что-то неразборчиво бурча, схватила меня за ногу и отдернула на несколько метров назад. Я злобно закричал ей:

— Что ты делаешь?! Оставь меня в покое, сука! Я встану, я тебя урою!

А она только смеётся. Села на меня сверху и по башке мне стучит колотушкой. А мне обидно.

Лихорадка совсем достала. Только лишь сознательная потеря сознания приводила к небольшой передышке в мучениях, так было невозможно! Эта скребущая боль!

1, 2, 3.09.

Эта скребущая боль каждую ночь не давала нормально пошевелиться! Моё нестройное бедро ныло и стонало, раздираемое пульсирующей липкой болью. Я даже одеялом не мог укрыться. Зато дневной стационар. Каждый день я ездил в больницу на уколы, и день через день на приём к врачу. Никто толком не рассказал о том, что же со мной стало и как с этим бороться. Одно радовало, что это не рак, но и у онколога я так же проходил наблюдение. И лица у всех врачей были такие серьёзные-серьёзные.

Наступило первое сентября. Впервые не заметно для меня. Вспомнил лишь прикол о том, что когда мы все начинали учиться в эту знаменательную дату, мой друг, у которого учёба начиналась на неделю позже, сказал, что первого сентября выйдет на балкон и будет во всех тыкать пальцем и смеяться, кого увидит, кто идёт на учёбу. Так он обещал провести всё время, которое ему останется до начала обучения в институте.

А так, самым весёлым для меня в этой реальности было лишь то, как я ездил в автобусе в больницу и из больницы. А ездил я стоя. В пустом салоне. Еду такой, держусь за поручень, типа смотрю в окно. Хорошо хоть музыка в ушах спасала. Без пива было грустно, но я держался.

Один раз Ульяна спрашивала про здоровье Юрочки. Я один раз поплакался, снискал небольшую дозу жалости, и на этом наше общение прекратилось. На работе не были рады моему больничному. Вдруг вспомнился анекдот:

Разговор в офисе:

— А где Сидоров?

— Так он умер вчера…

— Вот подвёл, зараза…

Внимания от Ульяны мне всё ещё хотелось, но я понимал, что такое сострадание мне только вредит. Словесное сострадание, оно как жалость. Но если жалеешь себя, то поселись жить в музей. По моему разумению, настоящее сострадание должно проявляться в участии. Не в «какой бедняжечка!», а в «чем я могу помочь?». По крайней мере, я стараюсь никого не жалеть, но если есть возможность помочь не в ущерб себе, то я это делаю. Но, чёрт, как же хотелось тогда быть хоть немного ближе к той девушке, которой я посвятил когда-то часть своей жизни. И это оказалось важным, ведь человек человеку, в первую очередь, человек. А потом уже кто-то близкий или просто безынтересный прохожий. Но человек состоит из одиночества, и, увы, не только он решает, насколько близко с его одиночеством может соприкоснуться другая Вселенная, то есть другой человек. И самое обидное, что на эти, никому, собственно говоря, не нужные соприкосновения, уходит время. Жизнь состоит из этого самого времени, которое, к сожалению, иногда тратится впустую. А время не любит когда его убивают. И, когда-нибудь, потом, его может не хватить на что-то важное.

Но единственное, чем я занимался, так это нещадно убивал время.

Пока я не ездил к врачам в гости и не видел короткими обрывками тревожные сны, я смотрел телевизор. Лёжа на одном боку, на другом лежать было пока невозможно. И смотрел я все дни сериал «Папины дочки». Днём крутили старый сезон, вечером показывали новый. По восемь серий в день. Наверное, я тупел, потому как не так давно купленные книги Гёссе, Достоевского, Кинга, и, прости Господи, Минаева, валялись в углу и покрывались пылью. Мозг я постарался отключить, вникая в весёленький сюжет комедийного сериала, персонажи которого меня серьёзно увлекли. Я даже начал беспокоиться, а не пропали ли у меня чувства по отношению к этому миру? Сериал был весёлым, но я ни разу не засмеялся, не улыбнулся. Моими глазами смотрело равнодушие. «И к хоккеисту жена сбежала» (с)

Как-то позвонил друган Серёга по кличке «Серёга». У всех же есть друг Серёга, ведь правда? Он откуда-то слышал про мои проблемы со здоровьем, но не знал, как начать разговор. Он спросил:

— Ну, как, тебе там ногу резали? Что-то вытащили?

— Да, блин! Вытащили! Велосипед!

Потом мы немного поболтали, посмеялись даже. Съездий на рыбалку, только удочки не бери — сломаешь на х…!

А после вечернего телефонного разговора на меня вновь обрушилась пустота. Полумраком комнаты, тикающими часами, проезжающими за окном автомобилями. Телевизор продолжал вещать что-то яркое, но за это взгляд цепляться уже не хотел. Взгляду это уже было не интересно. И эта пустота так давила, вместе с болью на пару, что хотелось убежать от неё. Но сил на побег не было.

Ночь была очень долгой. Под покрывалом было жарко, без покрывала холодно. А от обезболивающих таблеток неприятно болел живот. Стонала и рана. И на ноге, и в душе. Постоянно смотрел на телефон, не ощущая движения времени. Пищал комар. Мерзко так, противно. Пищал, садился на руку, на лоб. Но не кусал.

Сколько уходит сил

Сквозь сито равнодушия.

Чужого внимания просил,

Но меня не слушали.

Но в бездне одночасья,

Грелся тёплым взглядом.

Как мало надо для счастья,

Таким ползучим гадам

Растоптанным в пыли