Борис Житков - Очерки

Но нельзя же все одной машиной работать и день и ночь круглый год. И ей надо дать отдых и ее надо подлечить. А перестать светить нельзя: может быть, сейчас днем где-нибудь в подвалах идет важная работа, и весь расчет на электрический свет. Надо включить другую машину, так, чтоб и на один миг не было перерыва в освещении. От секунды может зависеть человеческая жизнь: что, если доктор делает в больнице операцию, где каждое движение, каждый неверный шаг может стоить жизни больному… а тут вдруг тьма! Меняют машину?

Нет! Машина на станции не одна. Несколько генераторов стоят на электрической станции, и, если уж чуть начал сдавать один, ему на смену готов другой. Иной раз только дрогнет на линии свет, чуть заметно мигнет — это на станции одна машина передала свою работу другой.

И по-прежнему накалены в лампах волосочки и горят не сгорая. Свет без огня.

Гривенник — что в нем интересного, в этом гривеннике? Кто его не видал? Всякий знает. На нем написано «10», с другой стороны советский герб, а сам он серебряный.

Вот уж и не верно. Не очень-то он серебряный. Такой же он серебряный, как и медный. Дайте гривенник ученому человеку — химику, он разберет его состав и скажет: тут половина серебра, а половина меди.

А потом легко сказать: написано. Возьмите-ка напишите на серебряном кружке «10 копеек», да не как-нибудь там нацарапайте, а чтобы выпукло вышло и ровненько. А если взяться герб выделывать, — тут уж черт ногу сломит: меленько, накручено, наворочено. Куда там!

Вот тебе и гривенник!

По всему Союзу ходят. Кажется, если б заставить кого-нибудь вырезать каждый гривенник, так он бы не дешевле как по три рубля за штуку взял. И так бы вышло, что один на другой не был бы похож. И каждый гривенник выглядел бы по-своему. Вот была бы история!

а всего десять копеек. И все они, как один. Только что бывают постарей и поновей. А если на старость внимания не обращать, так гривенники ничем не отличаются друг от друга. Как же это сделано? Давно ведь люди этим занимаются, было время научиться монеты делать. А в старое время монеты делали тяп-ляп, и сходило. Вот посмотрите:

Этому пятаку сто двадцать лет. Таких пятаков если на рубль набрать, то карман порвешь. Зато уж меди там…

А вот вам и серебряная монета — ей две тысячи лет.

Здесь уж совсем кой-как сделано: выпуклая голова — и то ладно. Зато уж тут серебро настоящее.

Ведь за кусок серебра можно и не глядя на рисунок дать хлеба хороший кусок. Так, может быть, и рисунка не надо?

Наделать кусков серебра, и, когда захотел купить что-нибудь, давай куски. Одного мало — бери два. Три, четыре бери! Купец знает серебру цену, отдаст товар.

Ну а вдруг одного куска мало, а двух кусков, пожалуй, и многовато будет? Что ж тут придется делать?

Оно и на самом деле так было. Так просто и платили кусками серебра, а коли целого куска много, рубили его. Получался уже рубленый кусок. Отсюда и пошло слово «рубль». Большие куски назывались «гривна», а полгривны — «полтина». Гривна была длинная, чтоб ее удобней было рубить, и ее при надобности, как колбасу, делили на куски. Но вот беда —

Я отрежу маленький кусочек, а вы отхватите полгривны — так что же: и то полтина и это тоже полтина? Выходит, что каждый раз надо взвешивать — в каком куске сколько серебра. Уж положили так: все гривны пусть будут одинаковые.

Ну а с полтиной как быть?

Наберется у лавочника разных кусков, как хламу какого. Вот надо сдачи дать — какой кусок взять? Остается одно: кидай на весы, сколько он потянет.

Эта поговорка осталась с тех пор, когда весили деньги. Возни было много, а обмана и того больше. Мало, что купец тебя на товаре обмерит, он тебя еще и на деньгах обвесит.

Установили наконец гривну не рубить зря, а только пополам — это будет полтина.

Полтину тоже пополам — это уж будет четвертак.

Конечно, обман! Я пойду, отрублю дома от гривны два куска — разве кто на базаре заметит, что они чуть-чуть меньше полтины? Вот я и без работы в прибыли.

Как же поймать, если кто пустился на обман? Взвесить! А я буду кричать на весь базар: «Ладно! Сам жулик! У тебя весы кривые, да и гири воровские!» Значит,

пусть он взвесит и нас разберет. Что же этому верному человеку делать? Сидеть целый день и народ мирить — полтины взвешивать? А может быть, уж вешаный кусок принесут другие люди — опять вешай? Нет! Так никакое торговое дело не может пойти.

Вот правда: пометить, какие куски верные, чтоб не носили по двадцать раз взвешивать. Но торговый народ и сам не плох, и другому в обиду не хочет даться. А вдруг от этих-то меченых полтин кто-нибудь догадается по кусочку отщербнуть… Гляди, и целая гривна серебра наберется. А ведь чуточку откусил — и не заметно вовсе.

Вот тут и дошли до того, что нельзя иначе, как ставить метки по краям. И с одной стороны и с другой — чтоб не подскреб какой-нибудь каналья с отрубленного краю. Пусть метит казна. А чтоб все казенную метку знали, чтоб всякий к ней привык, — надо, чтоб была на всех рублях одинаковая метка.

Так и делали: разрубят гривну и с отрубленных концов поставят казенные клейма-печати. А когда стали круглые рубли чеканить, то и клали печать и с лица и с изнанки.

Одно и то же клеймо пришлось делать на всех рублях — и такое, чтоб его не так-то просто было подделать.

Вот тут и дошли люди до монеты.

Конечно, если резать на монете рисунок, так одна работа выйдет дороже самой монеты. Нет, выдумали проще: выбивать печать. Печать, как для сургуча. Давили эту вырезную печать, конечно, не рукой, а били

Поставят печать (она железная делалась) на кусок серебра или золота, а сверху по ней молотом — раз! За один удар — готово клеймо. Наготовят кусочков, чтоб и вес был аккуратный и чтоб формы они были подходящей, и выбивают печать. Готова монета. Но вот смотрите,

Возиться с каждым кусочком некогда — и поставили печать как пришлось — трах! — да за другую живо! Бывало так, что только край один выйдет — и то не беда. В те времена и так было хорошо. Мастеров мало было, и подделать печать было трудно.