Дмитрий Карпин - Рассвет для тебя

— Здравствуй, дедушка!

Старик был так увлечен работой, что не сразу понял, что обращаются именно к нему. Он обернулся и увидел улыбающегося мальчишку лет двенадцати. Перед ним стоял его внук.

— Здравствуй.

— Я так и знал, что найду тебя здесь. Сегодня я проснулся рано, увидел, какая чудесная погода, и понял, что ты, наверняка, пойдешь заканчивать свою картину. Потому я и решил перед школой заглянуть к тебе, дедушка, и немного посмотреть, как ты работаешь. Если ты не против, конечно?

— Конечно, нет, — сказал старик, не отрываясь от работы и нанося все новые и новые мазки.

— Красиво получается, — глядя на полотно через плечо деда, сказал внук. — Отчего-то мир на твоих картинах мне нравится больше, чем в действительности. У тебя он получается каким-то веселым, наполненным красками, а в действительности он выглядит серым и скучным.

— Это не так. Просто ты еще не научился подмечать и ценить истинную красоту окружающего мира. Мир таков, каким ты его воспринимаешь. Ты знаешь наш город с детства, и он наскучил тебе, потому ты и воспринимаешь его таким. Ты молод, ты жаждешь путешествий и новых открытий, а все старое кажется тебе скучным и серым. Но все зависит от восприятия, попробуй взглянуть на старые, приевшиеся тебе вещи по-другому…

— Как Дали или Пикассо?

— Я не совсем это имел в виду, но, в принципе, пример неплохой. У этих художников был свой собственный взгляд на вещи, непохожий на другие. В обыденном они нашли что-то новое и поделились этим с другими людьми. Но мне не нравятся их картины, поскольку я больше слоняюсь к реализму.

— А мне они нравятся, — сказал внук. — Они фантастичные и необычные, и напоминают рисунки сумасшедших.

— Каждый художник немного сумасшедший.

— Но ведь ты не такой, дедушка?!

— Не знаю, — сказал старик, делая новый мазок и заканчивая рисовать голубое небо. — Пусть об этом судят другие люди.

— Я и сужу. Я знаю тебя с рождения, и ты не кажешься мне сумасшедшим. А вот учительница рисования в школе назвала меня сумасшедшим, когда я нарисовал Ад и чертей с вилами…

Старик улыбнулся и внимательно посмотрел на внука.

— …Черти подпихивали грешников в огонь, а те упирались и молили о пощаде. Моим одноклассникам эта картина очень понравилась, а вот учительница сказал мне, что я сумасшедший, сказала, что у меня психологическое расстройство, вызванное просмотром дурацких современных фильмов, и пообещала сообщить об этом моим родителям. Но дедушка, в этом ведь нет ничего плохого? Я видел такие картины у тебя в книгах и попытался изобразить одну из них.

— Такие картины рисовали Иероним Босх и Питер Брейгель, они были очень хорошими художниками. Первый, на мой взгляд, даже лучше, но он, действительно, был немного сумасшедшим.

— Да, наверное, это их картины я и видел у тебя в книгах. Наверное, это был Босх.

— Наверное, — согласился старик. — Когда я был молодым, меня тоже интересовало все непознанное и необычное. Я любил книги Жуля Верна и Герберта Уэллса. А в искусстве предпочитал картины Пикассо. Пикассо был кумиром для многих художников моего поколения, мы все учились у него и все ему подражали. А вот наши учителя требовали от нас, чтобы мы писали натюрморты. Это казалось таким скучным, и когда я приходил домой, я снова садился за холст и писал, как Пикассо, безжалостно расчленяя окружающий мир на геометрические фигуры.

— Но дедушка, я не видел у тебя ни одной картины в кубизме. Почему ты перестал писать, как Пикассо?

— Я просто понял, что Пикассо может быть только один. Только ему было дано разделять окружающий мир на детали, а картины бесчисленных его подражателей выглядели нелепыми и смешными. Поэтому я уничтожил все свои работы и стал самим собой. Но кое-чему я все же научился у Пикассо: находить в простых вещах истинную красоту.

Старик умолк. Он обмакнул свою кисть в краску и принялся рисовать солнечные блики на крышах домов. Внук смотрел на замысловатые движения его кисти, на легкие, но точные, мазки и на вновь появляющиеся новые детали. У деда была хорошая память, и раз увиденное им мгновение он мог воспроизвести спустя долгое время.

— А что было дальше, дедушка, как ты стал самим собой?

— Я познакомился с твоей бабушкой, — сказал старик. — Любовь творит чудеса, она меняет человека. Мне захотелось рисовать что-то новое, что-то прекрасное, и я стал искать это прекрасное. Поскольку я без ума был влюблен в твою бабушку я начал с нее. Я написал десятки ее портретов, в самых разных образах. На моих картинах она была герцогиней и принцессой, монахиней и сестрой милосердия, барышней и крестьянкой.

— Да, я видел эти картины, они висят у тебя дома, и они очень мне нравится. Бабушка была очень красивой женщиной, как и моя мама.

— Твоя мама унаследовала от нее лучшие черты, — вздохнул старик. — Она очень на нее похожа.

— Но дедушка, ты ведь больше не рисуешь портреты?! Кроме портретов бабушки, мамы, меня и твоих самых близких друзей, я больше не видел у тебя никаких портретов.

— Да, теперь я пишу портреты очень редко. Хотя когда-то я только тем и занимался, что писал портреты на заказ. Но это быстро мне надоело. Писать портреты очень утомительно, это сильно выматывает. Причем по большей части выматывает работа с людьми, которые платят тебе деньги и заставляют писать так, как им хочется. Они хотят, чтобы ты убрал их изъяны и сделал их красавцами. И получается, что пишешь уже не ты, а они, комментируя каждый мазок и убивая тем самым правду и истинную красоту. Я писал портреты, когда нуждался в деньгах, а как только эта нужда прошла, я порвал с этим.

— И ты начал писать пейзажи?

— Да, я начал писать пейзажи, — сказал старик. — Хотя их я начал писать еще задолго до того, как порвал с портретами. Все началось с деревни…

— Как это с деревни?

— Ну, твоя бабушка ведь родилась в деревне. И как-то летом мы поехали к ней навестить ее родителей. И деревня покорила меня, там я увидел такое, чего не видел в городе. Я понял, что ничего не может быть красивее, чем дремучей лес с обилием его зеленых красок, или колышущаяся на ветру золотая рожь, или бескрайнее поле, усеянное душистой травой и дикими цветами. Я увидел, как в утренний час может быть прекрасно озеро, когда по берегам его растут плакучие ивы и их листва спадает на гладь воды, заросшую цветущими кувшинками. Я увидел, как в деревне работает простой народ, и как красиво это может выглядеть со стороны, когда идет сенокос, и мужчины косят высокую траву, а за ними остается пустое поле, с высокими стогами свежескошенной травы. А впереди трава остается такой же высокой, и они идут вперед и рубят эту траву своими длинными косами. Или как стадо коней несется по пустому, засеянному клевером полю, и их гладкая шерстка и длинные развивающиеся гривы переливаются в лучах солнца. Красивы и коровы, идущие на водопой, и топчущие грязь своими тяжелыми копытами, отчего в глине остаются их глубокие следы, тянущиеся до самой реки.