Лоран Гунель - День, когда я научился жить [litres]

Свою аппаратуру он положил на место и больше к ней не прикасался. Так опечатывают и ограждают место преступления. Камеры на длинных штативах походили на чучела каких-то огромных насекомых.

Отныне Райан смотрел телевизор, как смотрели его все дураки, которых он когда-то снимал. Надо было срочно найти себе другое занятие – иначе он сам превратится в одного из них.

В этот день туман не желал рассеиваться, словно солнце решило нынче полениться целый день. Прозвонил колокольчик, трамвай остановился, и Джонатан сошел. Во влажном воздухе чувствовались запахи далекого океана.

Джонатан пошел вверх по проспекту. Время летних отпусков уже закончилось, но на улицах все еще было полно туристов, желавших использовать последние дни бархатного сезона. Трамвай его обогнал и тоже неспешно потащился вверх по холму. Офис адвоката, который занимался выверкой деталей продажи страховой компании, находился неподалеку отсюда. Если Джонатан быстро освободится, то позвонит Анжеле. Может, они вместе выпьют по стаканчику где-нибудь на набережной.

Он спокойно шел, как вдруг перед ним возникло видение, от которого кровь застыла в жилах: в нескольких шагах от себя он увидел ту самую цыганку, что когда-то предсказала его кончину. Это была младшая из двух – именно с ней ему никак не удавалось встретиться. Она сидела у одного из деревьев, окаймлявших проспект, и, казалось, спала. Глаза ее были закрыты.

Взволнованный нахлынувшими чувствами, Джонатан остановился и так, незамеченный, долго смотрел на нее. Потом снова двинулся вперед и тихо подошел. Она, видимо, почувствовала его присутствие, поскольку сразу открыла глаза. Однако никак не отреагировала и не попыталась убежать, как в прошлый раз. Наоборот, так и осталась сидеть под деревом, глядя на Джонатана и не говоря ни слова. Он первым нарушил молчание:

– Я в прошлый раз пытался тебя разыскать…

Она не ответила, только глядела на него своими огромными сумрачными глазами.

– Я хотел с тобой поговорить… Узнать подробнее…

Молчание.

– И наконец нашел твою сестру… И она мне подтвердила… твое предсказание.

Юная цыганка осталась безучастной. Лицо ее было строго, но ему показалось, что в темной глубине глаз таился огонек сочувствия.

Мимо него по тротуару сновали люди, по проспекту проносились автомобили, несколько раз за спиной тихо прошел трамвай. Но все это шевеление казалось далеким, словно они с цыганкой находились внутри какого-то пузыря, отделенного от остального мира.

– У тебя есть что мне сказать? – спросил он наконец, сам не зная, на что надеяться.

Она молча смотрела ему в глаза. Потом произнесла голосом, который, казалось, еще дрожал от того приговора, что она сформулировала в прошлый раз:

– Спроси у своей тетки.

Матчбол [21] Матчбол – это подача, в результате которой побеждает теннисист или команда, у которой больше очков. .

Остин быстрым движением смахнул пот со лба, чтобы не заливал глаза.

Соберись. Ты идешь на победу .

В публике чувствовалось напряжение, как в грозовом небе, когда назревает буря без дождя, и казалось, что вот-вот вокруг людей засверкают искры. Перед каждой подачей зрители начинали покашливать, словно хотели сбросить с себя это напряжение.

Остин провел на корте уже без малого четыре часа, на солнцепеке, без малейших признаков усталости. Во время матча усталость к нему отношения не имела. Все его существо было мобилизовано на победу, и единственное, что он чувствовал, была жажда этой победы.

Финал оказался труднее, чем ожидалось, – гораздо сильнее и жестче. Уолш выиграл два сета, Остин тоже, и к пятому сету они были на равных, по шесть игр у каждого. Остин вел со счетом 6:5, но подача была за Уолшем. Если он потеряет подачу, Остин выиграет и матч, и турнир и отвоюет свое место в анналах тенниса. Если же Уолш выиграет две подачи подряд, то кубок получит он. Никогда еще Остин не оказывался в такой опасной ситуации, когда все решалось в последний момент, словно четыре часа битвы на корте вообще никому не были нужны.

Уолш подбросил мяч в воздух и ударил что было силы, с каким-то озверением.

– Сетка! – крикнул арбитр.

– Ошибка! – снова крикнул он, когда мяч коснулся земли не в том месте.

Отлично .

Мяч для следующей подачи Уолш долго простукивал о землю. По его лицу стремительно промелькнула гримаса нервного тика. И Остин почувствовал, что эту подачу противник не потеряет.

Уолш подбросил мяч и ударил, но не с такой силой, как в прошлый раз.

– Ошибка! – крикнул арбитр. – Гейм, сет и матч за Остином Фишером!

Над огромным стадионом загремели аплодисменты, и дальше все завертелось с бешеной скоростью. Зрители перелезли через ограждение и запрудили корт. Уолш направился к сетке, чтобы приветствовать противника.

А Остин застыл на месте, не сдвинувшись ни на йоту.

Он не пошевелился, потому что знал.

Знал, что мяч Уолша не был ошибкой. Он приземлился точно на линию, точно с ее внешней стороны. Удар был великолепен.

Но никто не отреагировал. Может, никто, кроме него, и не увидел. Но он-то знал.

И теперь перед ним возникла ужасная дилемма. Промолчать и войти в историю величайшим чемпионом всех времен. Или сказать правду с риском снова все поставить под вопрос. И решать надо было немедленно.

Служители уже спешили вынести на корт пьедестал почета. Все глядели на Остина с удивлением, не понимая, почему он не реагирует.

А у него в голове бешеным аллюром проносились все образы и мысли последних дней.

– Нет! – крикнул он вдруг.

На стадионе вмиг стало тихо. Все как один застыли на месте, словно Бог нажал кнопку «пауза».

Остин подошел к арбитру, оцепеневшему, как и остальные двадцать две тысячи зрителей.

– Подача Уолша была безошибочной.

По стадиону прокатился шумок.

Арбитр принял решение просмотреть видеозапись.

Шумок нарастал и разросся в настоящий гул, который не стихал, пока арбитр снова не взялся за микрофон.

– Игра будет продолжена. Остин Фишер и Джек Уолш имеют равные позиции по шесть геймов у каждого на тай-брейке [22] Тай-брейк (буквально «разбей ничью») – укороченный гейм, где счет ведется на выигранные подачи. Соперники подают по 2 раза, и победителем считается тот, кто наберет 7 очков при разнице в 2 очка. пятого сета.

Зрители удивленно гудели, а Остин тем временем шел к своему месту в глубине корта. Чувство, которое он сейчас испытывал, было не похоже на ту гордость, к которой он привык. То была другая гордость.

Возбуждение на стадионе достигло апогея, и арбитру пришлось призвать публику к порядку. Наконец воцарилась тишина. Наэлектризованная тишина.

Остин приготовился к подаче.