Франк Таллис - Неизлечимые романтики. Истории людей, которые любили слишком сильно

Лечение, основанное на теории научения, представляет собой форму поведенческой терапии. В общем и целом поведенческие терапии доказали свою исключительную эффективность, особенно при работе с особыми фобиями, такими как боязнь пауков или темноты. Многие психологические проблемы похожи на вредные привычки, перенятые откуда-то, и, если их переняли, вполне возможно от них отучиться. Однако не всему можно научиться и не от всего можно отучиться, и восторженный запал, с которым приветствовались методики по смене сексуальной ориентации, вскоре стал угасать. Оказалось, что они не такие уж и надёжные, как предполагалось в исходных исследованиях.

Прошёл месяц, оргазмическое подкрепление почти никак не сказалось на сексуальных предпочтениях Гордона. «Сколько бы я ни кончал, думая о женщинах, мне до сих пор намного больше нравятся дети». Он глядел на меня безжизненным взглядом сквозь свои цветные очки. Он был сильно подавлен.

Мы поговорили об альтернативах. Оказалось, что Гордон уже знал об антилибидных препаратах. «Думаю, если я буду принимать эти лекарства, от меня мало что останется. Они меняют личность». Даже ненавидящие себя педофилы обладают чувством личностной целостности, которую стремятся защитить. Гордон прочитал, что из-за эстрогена растёт грудь, и, ясное дело, испугался.

Тогда я сменил тактику и стал работать с его романтизмом, но Гордон уже и без того понимал, что его идеализация Молли абсурдна. «Я знаю, – говорил он, кивая головой. – Только пользы от этого знания никакой. Это просто безумие».

Гордон согласился с тем, что будет лучше для всех, если он прекратит общение с Барри и его семьёй. Как только он принял это решение, он стал похож на человека, чьё сердце разбили. Какое-то время он чувствовал себя совершенно потерянным.

Были и улучшения, пусть и совсем крохотные. Гордон ещё больше смирился с фактом, что, наверно, ему придётся прожить всю жизнь без любви. Думаю, таким он и был до встречи с Молли, пока она не всколыхнула в нём чувства и не сделала его «романтичным». Также, уверен, Гордону пошла на пользу наша беседа, сама возможность открыто обсудить его сексуальность. Такой опыт разительно отличался от совершенно неэффективного и даже губительного подавления мыслей.

– Вы чувствуете, что жёстко контролируете себя? – спросил я.

– Да, – ответил Гордон. – Контролирую.

Но мы оба понимали, что его уверенность может вмиг улетучиться, стоит ему снова увидеть солнечный луч, затерявшийся в волосах Молли.

После заключительного сеанса на душе у меня было неспокойно. Гордон был педофилом. Он вышел из моего кабинета, спустился по лестнице и теперь шёл по улице мимо ничего не подозревающих родителей с детьми; когда он проходил мимо ворот младшей школы, его взгляд подолгу задерживался на белых носочках и тощих ножках. Мне пришлось напомнить себе, что он ни разу никого не тронул. «Уж лучше мне умереть», – говорил он. Все его страшные деяния происходили только у него в голове. У каждого из нас в голове свои страшные деяния – у кого-то их больше, у кого-то меньше. Во Вселенной, где нет Бога, мысли не равны поступкам, и мы грешим лишь внутри костяной камеры, которая зовётся черепом.

Я убрал папку с историей Гордона в портфель и защёлкнул замок. Глядя в заляпанное окно, поверх труб и крыш, я видел, как вдали собираются тучи. Скоро зажгутся фонари и превратят хлынувший ливень в яркие чёрточки и точки; скоро раскрывшиеся зонты начнут борьбу с ветром. Какое-то время я сидел и смотрел в окно.

Выйдя из больницы, я поднял воротник пальто и влился в людской поток: беспокойный, раздражённый, энергично нёсшийся сквозь свет ярких слепящих огней. Уже давным-давно стемнело.

Я пришёл домой, но на душе у меня было всё так же неспокойно.

Неспокойно мне и по сей день.

Сопроводительное письмо оказалось очень коротким и поверхностным: всего один абзац и снизу неразборчивая подпись, – словно передо мной лежала написанная на скорую руку заметка. Семейный терапевт просил меня побеседовать с супружеской четой, Малькольмом и Мэдди, которые, по его мнению, «страдали расстройством личности». Врач обнаружил на теле Мэдди несколько синяков, а когда спросил у неё, откуда они, то получил небрежный ответ: «Постоянно во что-нибудь врезаюсь». Объяснение Мэдди показалось ему неубедительным, и он предположил, что синяки – след домашнего насилия.

Расстройство личности – довольно спорный диагноз. Многие психологи считают, что совершено нецелесообразно патологизировать личность (совокупность устойчивых черт характера и взглядов, которые проявляются в ходе столкновения с различными ситуациями). И такую позицию можно понять. Мне, к примеру, встречалась всего пара актёров, которые не смогли бы попасть под диагностический критерий истерического расстройства личности, подразумевающего такие черты, как чрезмерная эмоциональность, жажда внимания и «театральность». В самом деле, данный диагноз может с тем же успехом служить перечнем требований для поступления в театральное училище.

Решать, отклоняется ли в той или иной степени чья-либо личность от культурных норм, очень сложно, и всё в конечном счёте упирается в субъективное мнение. Сопроводительные письма, в которых пациентам приписывается расстройство личности, я всегда читаю с большим скептицизмом, потому как чаще всего, когда эти пациенты потом приходят ко мне и мы с ними беседуем, оказывается, что передо мной вполне себе нормальные люди. Могу лишь предположить, что в подобных случаях моё понимание нормальности значительно отличается от понимания нормальности терапевта или психиатра.

Малькольму и Мэдди была назначена совместная встреча, однако, когда я открыл дверь, на пороге стоял только один человек – очень худая женщина с вытянутым лицом и острыми чертами. Одета она была в чёрный пиджак, чёрные штаны и чёрные ботинки и выглядела по-мужски, однако строгость одежды шла вразрез с причёской – короткими, стоящими торчком волосами, выкрашенными в красный цвет. Не в кричаще-красный, но достаточно яркий, чтобы привлечь внимание и удивить. Я знал из сопроводительного письма, что ей сорок с лишним лет, но выглядела Мэдди значительно моложе. Я проводил её в кабинет.

– Где же Малькольм? – спросил я.

– Ах да, – откликнулась она. – Возникли обстоятельства…

– По работе?..

– Да ведь всегда полно разных помех, не так ли?

Она присела, бормоча под нос что-то похожее на: «Коровы пасутся на лугу…»

Мне показалось, что я ослышался:

– Прошу прощения?

Мэдди улыбнулась, но ничего не ответила.

Я объяснял ей, как проходит семейная терапия, а она слушала и время от времени кивала. Затем я спросил, в чём, по её мнению, заключается проблема.