Павел Иевлев - Город людей

— И правильно. Так и надо. Врага расчеловечивают, чтобы проще убивать. Рефлексии ни к чему, дело военное.

— С одной стороны ты прав, — признал я. — А с другой — вот эта накачка потом так аукнется… Не хочу, чтобы они стали поколением «детей войны». Это очень многочисленное поколение, и оно навсегда изменит Коммуну. Мне кажется, этого еще никто толком не понял.

— Ну да, — хмыкнул Борух, — один ты знаешь, как правильно Родину любить. Вот смотрю я на тебя, и каждый раз удивляюсь — такой циник и мизантроп по убеждениям, и такой наивный романтик в душе.

— Чего это «наивный»? — обиделся я. — Я реалист!

— Хреналист, — обидно засмеялся майор. — Вот ты про «многочисленное поколение» сказал, а почему оно такое многочисленное, не задумывался?

— Ну, — замялся я, — демографическая политика Совета…

— Ой-ой, я вас умоляю! Ну, ты же инженер в анамнезе, математику знать должен. Посмотри, сколько здесь детей лет двенадцати-четырнадцати, — и сколько женщин возраста тридцать плюс. И посчитай — хоть на пальцах, а хоть на компьютерах своих — сколько каждая из них должна была родить в те три года? Ну?

— Я так навскидку не могу…

— Вот я и говорю — наивный ты, писатель, как чукча в чуме. Ни хрена вокруг себя не видишь, еще меньше понимаешь, но, конечно, окромя тебя мир спасать некому…

Вот сейчас обидно было, да. И ведь главное — цеплялся мой глаз за эти цифры, но как-то в голову не вошло. Нет, никакая «демографическая политика» не могла дать такого пика. Кстати, не слишком ли разнообразен фенотип у здешних детишек? Исходно в Коммуне были почти сплошь русские да евреи (русские евреи — всегда больше русские, чем евреи). И редкие исключения, вроде Вазгена и Мигеля, которого Борух из вредности и принципа так и звал «Хулио». Но при этом среди детей только что негров нет. Вот, скажем, моя белобрысая любимица — совершенно нордический типаж, вырастет — будет сущая валькирия с волосами цвета снега и глазами цвета льда. А ведь ни одного взрослого коммунара, который годится ей в родители, я не видел! Генетика, конечно, штука сложная, она могла уродиться в какую-нибудь прабабку — носительницу последствий призвания блондинов на Русь, но среди детей было немало таких, чью этническую принадлежность я вообще определить затруднялся.

Нет, прав Борух, ни черта я тут не понимаю… Лох я развесистый.

— Что, призадумался? — хлопнул меня по плечу майор.

— Угу, — мрачно откликнулся я.

— Идеалист ты, Тёма, — сказал он сочувственно. — Хоть и циник местами. Придумал себе идеальную Коммуну и живешь в ней, начисто игнорируя реальность. Жениться бы тебе… И не на су… красотке этой рыжей, которая два слова правды подряд не скажет, а на нормальной бабе, которая тебя будет любить, кормить, мозги вправлять и детей рожать. Пойдут свои дети — перестанешь про чужих думать.

— А твоя-то скоро разродится? — поспешил я перевести разговор. Мне было стыдно.

— Да уже вот-вот. Хорошо бы успеть обернуться с нашими делами до того. Так что пойдем к Палычу, он нам предстартовую накачку делать будет.

— С вазелином?

— Вазелин, товарищ, надо заслужить!

Председатель Совета Первых был пессимистичен:

— Ну что вы там увидите, — говорил он, — и что поймете? Нет, я не против разведки, но без всей этой лирики «познай врага своего». Если враг не сдается — его уничтожают!

— Я была бы не против, если бы они как-то сами собой победились, — гнула свою линию Ольга, — но давай будем объективны — у нас нет ресурсов для уничтожения кого бы то ни было. Ни человеческих, ни материальных.

— С городом мы получили достаточно оружия и боеприпасов!

— Кстати, не помните, кто вот так же точно топал ногами и запрещал мне проводить ту операцию? — невинным тоном осведомилась Ольга. — Кто был настолько категорически против, что мне пришлось проводить ее своими средствами и за ва… чьей-то спиной?

Председатель смотрел на нее, как солдат на вошь.

— Кроме того, этим оружием надо кого-то вооружать, — сказал Ольга. — И не только детишек.

— Эти детишки, между прочим… — он глянул на меня и осекся. Я сделал вид, что ничего не слышал.

— С тобой бесполезно спорить, — устало махнул рукой Председатель. — Все равно по-своему сделаешь. Не человек, а чирей на жопе. Всегда такая была…

— Не всегда, Палыч. Не всегда, — неожиданно тихо сказала Ольга. — Но что б с нами было, если б я не стала такая?

В свете фар мягко падал снег. Он уже не таял, постепенно покрывая землю пушистым ковром, на фоне которого странно смотрелись летние, с густой листвой, деревья. Ольга рулила осторожно, боясь заносов на скользкой дороге. За грузовиком оставался глубокий четкий след. Снег рассеивал свет фар, и на улице стало как будто светлее, но город все равно выглядел очень мрачно.

Первой остановкой был гастроном — в пустом темном зале луч фонаря выхватывал то вазы с карамелью, то пирамидки консервных банок, то красиво сложенные пачки рафинада. Иван решительно откинул поднимающуюся на петлях часть прилавка и пошел в подсобку. Василий и Сергей составили компанию юному радисту, завороженно разглядывающему витрину кондитерского отдела.

— Ольга Павловна, — нерешительно спросил один из них. — Как вы думаете, можем вы взять по пирожному? Пацан с рацией подтверждающе закивал и уставился на нее большими жалобными глазами.

«Надо же, ровесники, а обращаются на «вы»… — подумала Ольга. — Наверное, я для них в первую очередь «жена Громова».

— Ладно, возьмите, — решилась она после недолгих колебаний. — Но только по одному! Помните про тех, кто остался в Институте!

Внезапно ей тоже мучительно захотелось сладкого. Посмотрев, как счастливо чавкают, облизывая измазанные кремом пальцы, ребята, она не выдержала и тоже вытащила из витрины красивый, обсыпанный сахарной пудрой эклер, откусила и чуть не застонала от удовольствия.

— Ну вот, мир провалился в черную дыру, а они сладости лопают! — восхитился вышедший из подсобки Иван. — Ничего вас не берет, молодежь!

— Нам Ольпална разрешила! — тут же выпалил перемазанный кремом радист. Серега с Васей потупились и отвернулись, быстро запихивая в рот недоеденное.

— Ладно-ладно, восполняйте энергию, — махнул рукой Громов. — Пригодится… Доел, пацан?

— Да-да, — поспешно сказал, вытирая рот рукавом, радист.

— Разворачивай свою шарманку.

Юноша сгрузил ящик радиостанции на пол, подключил гарнитуру и начал собирать штыревую антенну. Иван тем временем раскладывал в свете фонаря по прилавку принесенные из подсобки бумаги, внимательно их проглядывал и делал пометки в блокнот.

— База, я первый, прием, база… — забубнил в микрофон радист. — Есть связь!

— Дай сюда… — Иван отобрал у него гарнитуру, прижал ее к одному уху и нажал тангенту. — База, здесь Громов, прием… Да, слышу отлично, Палыч! Докладываю: в магазине продуктов мало, повторяю — мало! На трое-четверо суток при нормальных пайках.