Павел Иевлев - Город людей

Дмитрий лишний раз поправил у нее на поясе веревку, кажется просто для того, чтобы дотронуться. Как будто она могла что-то почувствовать сквозь скафандр.

Пол завибрировал, под аркой пробежала рябь прокола.

Вокруг был ровный белый покров. Первый же шаг по нему привел к тому, что Ольга провалилась в рыхлый, как пудра, снег по грудь и с каждым движением погружалась все глубже. Нырнув с головой, она судорожно пыталась выбраться, но, в конце концов, просто увязла, не достигнув твердой поверхности. Задергала веревку, подавая сигнал тревоги, и энергичный Дмитрий чуть не порвал ее пополам, вытаскивая.

— Все равно надо было попробовать, соединить эту штуку! — выговаривал ей недовольный Матвеев. — Кто знает, сколько пусков мы еще проведем, прежде чем опять явится этот…

— Ну конечно, — отмахивалась от него Ольга. — А если бы получилось? Прокол бы слетел, веревку обрезало, а я так и осталась бы морковкой в сугробе торчать…

— Ольга… хм… Павловна все правильно сделала! — накинулся на него Дмитрий. — Безопасность прежде всего!

Защитничек нашелся…

— Я готова идти в следующий прокол.

— Ну, нет, молодой человек правильно напомнил про безопасность, так что придется подождать — мы дорабатываем скафандр. Хватит вам, как в туалете, за веревку дергать! Будете со связью и энергией.

Теперь за Ольгой тянулась не только веревка, но и подключённый к скафандру кабель. На испытаниях она то и дело вырывала из ткани разъем, его укрепляли, он начинал травить воздух, потом обмерзать, потом оказалось, что изоляция на холоде становится ломкой и провод замкнуло, оставив ее не только без связи, но и без света. На все предложения послать уже его к черту и вернуться к веревке, инженеры отвечали, что «вот-вот» и «сейчас-сейчас». И вообще, не надо становиться на пути технического прогресса.

В конце концов, здравый смысл восторжествовал частично — фонарь ей оставили батарейный, но «говорящую шапку» в шлем все-таки воткнули, решив, что тоненький сигнальный провод холод как-то перенесет, а если нет — то и невелика потеря. В нагрузку выдали тележку с прожектором и транзисторным радиомаячком на батарее с самоподогревом. К прожектору тянулся силовой кабель. Матвеев на основе каких-то своих расчетов предположил, что электрический ток через прокол по кабелю проходить должен, и теперь жаждал в этом убедиться.

Научное любопытство.

— Ну что там, что? — первым делом спросил в ухе Матвеев, как только она прошла на ту сторону.

— Прожектор горит, — ответила она.

— Вот! Я же говорил! Докладывайте, не тяните!

— Снег. Открытое пространство. Судя по всему, я на холме, поэтому снежный покров неглубокий, чуть выше колена. Вертикально установленные грубо обработанные под вытянутый параллелепипед камни. Стоят в круг, диаметром около пяти-шести метров. Некоторые покосились. В центре видна верхняя часть репера…

— Что видите вокруг?

Ольга попыталась повернуть прожектор на станине — он не повернулся, потому что шарнир замерз. Пришлось, налегая всем весом на ручку, ворочать в глубоком снегу тележку.

— Вижу… Вижу снег. Еще снег. Из него… Да, торчат верхушки деревьев. Похоже на замерзший лес.

— Каков уровень снега в лесу? — почему-то заволновался Матвеев.

— Отсюда трудно оценить, но торчат только самые верхушки… И я не пойду туда проверять, даже и не просите!

— Прекрасно, прекрасно, это шанс! — обрадовался непонятно чему ученый. — Что-то еще?

— Не уверена, — сказала, пыхтя от натуги, Ольга, — Сейчас поверну… Да, кажется, это крыша. Похоже на шпиль, как у собора в Риге.

— Как глубоко он в снегу?

— Откуда я знаю? — рассердилась Ольга. — Я же не видела его без снега! И он далеко, прожектор еле добивает.

— Прекрасно, замечательно!

— Да чему вы так радуетесь?

— Много снега, действительно много!

— У нас что, своего не хватает? — Ольга даже немного забеспокоилась. Не хотелось бы, чтобы профессор рехнулся от чрезмерной учености именно в тот момент, когда она по ту сторону прокола.

— Девочка моя, вы не понимаете…

— Я не ваша и не девочка!

— Электронный барометр на тележке показывает, что есть атмосфера, температура не ниже минус ста пятидесяти, высокий уровень снежного покрова, — снисходительно ответил Матвеев. — Вы понимаете, что это означает?

— Нет! — сердито ответила Ольга.

— Это действительно большой фрагмент! Существенно больше нашего!

— И что?

— А, неважно, идите к реперу.

— Я рядом.

— Теперь вам надо достать из сумки две части рекурсора, и соединить их….

— Части чего?

— Статуэтки, которой вы нашли в прошлый раз. Они у вас в сумке. Достаньте их и соедините. На всякий случай, сделайте это как можно ближе к реперу… — теперь Матвеев говорил с ней, как с умственно отсталым ребенком, но за время работы в Институте Ольга к этому привыкла. С учеными такое часто случается.

Она достала черную и белую фигурки, еще раз удивившись примитивности форм и тщательности изготовления, приложила их основаниями друг к другу — так, чтобы совместились прорезанные пазы и выступы, и повернула, защелкивая.

И мир вокруг взорвался.

С утра Сева был серьезен и немного с похмура. Я же, на удивление, чувствовал себя прекрасно. Немного стресса, немного секса, хороший сон — и я как новенький. Работорговец… ах, ну да — «менеджер трудовых ресурсов биржи полусвободного найма» — сидел, раскинувшись, на диване. Махровый халат открывал волосатую грудь. Без пиджака Сева выглядел незавершенным, как прапорщик без сапог. У его ног на мягком пуфике сидело… Что-то. Сначала мне показалось, что он зачем-то нарядил в платье собаку, потом — что это ребенок, но существо повернулось, потянулось — я и вдруг понял, что это взрослая женщина, только очень маленькая. Не карлица, с их болезненно искаженными пропорциями, а очень симпатичная, с точеной фигуркой и приятным личиком барышня, только ростом в метр.

Сева рассеянно погладил ее по голове, она в ответ потерлась щекой об его голую ногу, обняла ручками за колено и как будто замурлыкала. От нее исходило удивительное ощущение уюта и спокойствия. Мне сразу захотелось почесать ее за ушком.

— Садись, — велел он мне, указав на кресло. — Сейчас принесут кофе.

— А кто… или что это? — я указал на мурлыкающую девушку.

— Сувенир, — равнодушно пожал плечами Сева. — Живая игрушка. В срезе Эрзал вывели вместо кошек: всеядная, лоток не нужен, все понимает, ничего не говорит. Может греть постель и все такое. Они продаются стерильными, чтобы покупатели не разводили сами, и живут недолго, лет по двадцать. Так что, наверное, эта последняя из своего вида. Я давал ей Вещество, благо ей хватает трети дозы.