Павел Иевлев - Город людей

— Боря…

— Ладно, ладно. Ты же знаешь, что мы ищем базовый срез этих… Как их там сейчас называют?

— Агрессоров?

— Ага, их, чтоб им повылазило, — закивал Борух, — И наши аналитики…

— Какие «наши аналитики»? Откуда у нас аналитики?

— Подловил, — признался Борух, — не наши. Ну, то есть, не совсем наши. Помнишь забавного бородатого поца, который жену свою искал?

Я вспомнил. Мне он не показался таким уж «забавным» — вполне адекватный мужик. Учитывая, конечно, обстоятельства.

— Позывной «Зеленый»? Погонщик троллейбуса?

— В точку. Поц, оказывается, не только по троллейбусам горазд. Умеет какие-то «графы и таймлайны» — только не спрашивай меня, что это. Андрей с ним договорился, и он по нашим данным что-то вычислил.

— Круто, — настороженно признал я. — А я причем?

— Тут, понимаешь, такое дело…

Я вздохнул, закатил глаза и демонстративно посмотрел на часы. У меня сегодня еще была лекция.

— Короче, туда надо идти сложным путем, через несколько транзитных реперов. А у тебя по этим делам довольно приличный опыт…

— Я далеко не самый опытный оператор, — тут же открестился я.

И это я еще себе польстил — в коммуне было несколько зубров, по сравнению с которыми я даже не птенец — а так, яйцо недовысранное.

— Зато ты в теме, — не сдавался Борух. — Совет не хочет увеличивать число посвященных, а ты уже и так во всем этом по уши. Ха! — он звонко хлопнул себя тактической перчаткой по наколеннику, — это они еще не знают, что мы стороннего аналитика привлекали! У Палыча бы остатний глаз от злости выскочил!

— Это ж Ольгина идея, да? — дошло до меня, как до жирафа.

— Ну, если честно… Просто ей как-то неловко самой к тебе подкатить.

— Ольге — и неловко?

— Ну, она ж тоже живой человек, как ни крути. Ты отказался быть ее оператором, она уважает твое решение. Но обстоятельства…

— Стоп, у нее же есть оператор. Андираос, белокурая бестия, истинный ари… то есть, альтерионец, конечно.

— Ревнуешь?

— Еще чего! — сказал я Самым Честным Тоном, какой сумел в себе отыскать.

Борух внимательно на меня посмотрел, покачал головой, поцыкал зубом, но комментировать не стал. И правильно, и не надо.

— Андрюха в первую голову проводник, — пояснил бывший майор. Или майоры бывшими не бывают? — Это не то же самое. Воронцов его немного натаскал с планшетом, резонансы он худо-бедно находит. Но, если проводник он один из лучших, то оператор так себе, очень средненький. А на транзитных реперах, сам знаешь — только от чутья зависит, прямо мы пойдем, или будем петли нарезать для триангуляции. Кроме того, если в команде разом и проводник, и оператор, то шансы унести ноги становятся сильно выше.

— В общем, — Борух поднялся с садовой скамейки, на которой мы беседовали. — Мне тоже с тобой было бы спокойнее. Ты редкостно везучий поц.

— Везучий, я? — я удивленно смотрел вслед Боруху. — Издеваешься?

Никогда не думал о себе в таком ключе. Везение — штука амбивалентная. Если ты упал в море говна, но выплыл — ты везунчик, или наоборот? С одной стороны — выплыл же! Не утонул! С другой — упал же! В говно!

Всегда считал себя скорее выплывшим, чем везучим, но это как с наполовину пустым или полным стаканом. Чужой всегда выглядит полнее своего.

— Нет, это не совсем так, Настя, — сегодня спящих на лекции не видно, да и задние ряды заполнены взрослыми коммунарами гораздо плотнее, чем обычно. Видимо, прошел слух, что я рассказываю что-то интересное.

— Даже рискну утверждать, что совсем не так.

Белобрысая любительница сложных вопросов сегодня в ударе. Приходится отдуваться. Уводит, конечно, дискуссию в сторону, ну да ладно. На самом деле она мне нравится — умненькая девочка, и с характером. И еще — есть в ней легкая чертовщинка какая-то. Некое трудно уловимое отличие от остальных.

— Война вовсе не является форс-мажором для социума. Что? Да, простите. Не является экстраординарной ситуацией, можно так сказать. Запишите: «форс-мажор» — юридический термин, означает возникновение внешних обстоятельств непреодолимой силы, препятствующих выполнению обязательств по некоей сделке. Пояснить нужно? Поясняю:

Вот, допустим, ты, Настя, пообещаешь Вазгену Георгиевичу собрать помидоры в его парнике в обмен на десять порций шашлыка — чтобы накормить друзей на день рождения. Шашлык вы слопаете, а на парник набегут мантисы, и собирать будет нечего — вот это будет форс-мажор. В этом случае вы не будете виноваты, что не собрали, понятно?

Я переждал гомон детских голосов, обсуждающих эквивалентность шашлыка и сбора помидоров, и закончившегося неожиданным выводом, что дядя Вазген не жадный и шашлык просто так даст. А если помидоры надо собрать — то пусть попросит, они помогут. Осознание товарно-денежных отношений дается здешним детям с трудом.

— Итак, возвращаясь к войне, — перешептывания моментально стихли. — Война для человека это норма, а не исключение. В одном только двадцатом веке, кроме известных вам двух мировых войн, произошло более трехсот пятидесяти локальных военных конфликтов. После сорок пятого года, то есть в условно «мирное время» в военных действиях погибло более тридцати пяти миллионов человек. И это не характерная примета новейшей истории, нет. В конце девятнадцатого века подсчитали, что за предыдущие двести лет Россия была в состоянии войны сто двадцать восемь лет. С четырнадцатого века по двадцатый насчитали триста двадцать девять лет войны. Две трети истории воюем, одну — отдыхаем. Долгое время думали, что раньше было лучше. Что война — порождение более-менее развитых цивилизаций, которым есть, что делить в мире. Но потом антропологи, исследующие жизнь диких примитивных племен, выяснили, что девяносто пять процентов таких обществ, имеющих самый разный уклад и культуру, постоянно воюют.

— А пять процентов? — немедленно спросила белобрысая Настя. У этой не соскочишь…

— Пять процентов — это изолированные племена, которые и рады бы подраться — но не с кем.

— Как мы? — хихикнул кто-то из середины аудитории.

— Да, как вы, — подтвердил я совершенно серьезно. — Но, как только обстоятельства меняются, и они начинают соприкасаться с другими народами, тут же начинается взаимная резня. В норме для примитивных племен смертность от военных действий составляет до тридцати пяти процентов мужского населения. То есть, если бы вы были какими-нибудь индейцами… Знаете, кто такие индейцы?

Дети закивали, кто-то изобразил пантомимой луки и томагавки. Наверное, в здешней библиотеке есть книги Фенимора Купера.

— Так вот, если бы вы были индейцами, треть мальчиков погибала бы в непрерывных племенных войнах. Цивилизация, при всей видимой масштабности современных баталий, этот процент не увеличила, а очень сильно сократила. В самой масштабной — пока, — войне современности, Второй Мировой, наша — то есть, в некотором роде, и ваша, — страна потеряла около двадцати миллионов человек. Это чудовищная цифра, но это всего двенадцать процентов населения. В самые тяжелые годы войны общая смертность не поднималась выше двадцати процентов. У индейского мальчика шансов выжить было куда меньше, чем у солдата на фронте.