Харуки Мураками - Ускользающая метафора [litres с оптимизированной обложкой]

Здесь Командор предостерегающе поднял руку.

– Дайте им передохнуть, судари наши. В их ограниченные мозги за одни разы многие не поместятся.

Я умолк и вгляделся в лицо старика. Что из моих слов пробилось к его сознанию, определить я, конечно, не мог – лицо его по-прежнему ничего не выражало. Но если заглянуть в его глаза поглубже, там, как и прежде, виднелся некий огонек. Проблеск, как от лезвия перочинного ножика, упавшего на дно глубокого омута.

Я медленно, очень членораздельно продолжал:

– Вот мне интересно, зачем вы написали эту картину. Ведь она совсем не похожа на те картины нихонга , что вы писали раньше. Ни темой, ни средствами, ни композицией, ни стилем. Сдается мне, в этой картине заключено какое-то ваше глубокое личное послание. Какой смысл несет она в себе? Кто кого убивает? Командор – он кто? И кто таков убийца Дон Жуан? И что такое странный бородатый мужчина с длинным лицом, который высовывает голову из подземелья в левом углу полотна?

Командор опять поднял руку, чтобы прервать меня. Я замолчал.

– Хватит вопросов, – произнес он. – Дайте времена, чтобы сказанные проникли в сознания этих людей.

– Он мне на них ответит? Ему хватит на это сил?

Командор покачал головой:

– Нет. Скорее всего, ответов не суть будет. Столько сил в запасах у этих людей не суть.

– Тогда зачем вы заставили меня их задать?

– Вы, судари наши, задали не суть вопросы. Вы, судари наши, просто объяснили. Те факты, что, обнаружив на чердаках картинки «Убийств Командоров», вы открыли их существования. Сие суть первые этапы. С них вам и нужно начинать.

– Тогда что будет на втором этапе?

– Разумеется, вы, судари наши, нас убьете.

– А третий будет?

– Должны быть суть. Конечно же.

– И в чем он заключается?

– Вы что, судари наши, пока не догадываетесь?

– Нет.

Командор сказал:

– Мы воспроизведем здесь суть аллегорий этих картинок, вытянем Длинноголовых. Приведем сюда, в сии комнаты. И тем самым вы, судари наши, вернете Мариэ Акигав.

Я на время лишился дара речи. Я не понимал, с каким миром вообще связался.

– Сие, конечно, не суть просто, – со значением произнес Командор. – Однако сделать вам сие придется. Для сего нас решительно необходимо будет убить.

Я ждал, когда мои слова достигнут сознания Томохико Амады. На это потребовалось время. А пока мне предстояло рассеять несколько томивших меня сомнений.

– Почему Томохико Амада и после войны продолжал молчать о тех событиях в Вене? Ведь тех, кто затыкал ему рот, уже не стало.

Командор ответил:

– Их любимых девушек безжалостно убили нацисты. Убивали их, не торопясь, после длительных пыток. Также уничтожили всех его товарищей. Их попытки завершились, не успев начаться. Еле как уцелели только оне одни – и то из политических соображений. Инциденты оставили в их сердцах глубокие раны. Их самих тоже арестовали, оне провели два месяца в застенках гестап, где их тоже жестоко пытали. Пытки проводили аккуратно, чтоб не до смертей и без следов на телах, но весьма последовательно и с применениями насилий. Садистские пытки, от них рвались нервы, судари наши. И действительно, в итогах у них внутри что-то умерло. Позже их принудительно выслали в Японии, заставив хранить молчанья об этих событьях.

– А незадолго до этого покончил собой младший брат Томохико Амады. Совсем еще молодой, но, видимо, на нем сказалась душевная травма, оставленная войной. После захвата Нанкина он вернулся на родину, демобилизовался и сразу же свел счеты с жизнью. Так?

– Да. Такими образами, Томохико Амады в жестоких вихрях исторических событий потеряли всех своих близких людей, одних за другими. И сами получили глубокие душевные раны. В них укоренились злости и печали. А еще бессилья и отчаянья – ведь идти против целых светов тщетно. Также оне маялись в душах, что остались в живых только оне одни. По этим самым причинам, хоть и не суть было боле преград, какие затыкали им рты, оне и не подумывали рассказывать о венских событиях. Точнее, не могли о них говорить.

Я посмотрел в лицо Томохико Амады, но не увидел на нем ни малейшей реакции. Можно было только догадываться, слышал ли он наш диалог. Я сказал:

– И вот, в какое-то время – когда конкретно, я не знаю, – Томохико Амада создал произведение под названием «Убийство Командора». То, о чем не мог распространяться, он перенес на аллегорическую картину. Больше ничего сделать он не мог. Это выдающаяся, очень мощная работа.

– И все, чего не смогли добиться сами, оне заставили реализоваться на этих картинках, так сказать, замаскированно. Как события, которые пусть и не случились, но могли произойти .

– Однако в итоге готовую картину он, не публикуя и нигде не выставляя, спрятал на чердаке, предварительно хорошенько упаковав, – подхватил я. – Ведь для него все это по-прежнему оставалось ярким воспоминанием – пусть в значительно видоизмененной аллегории. Верно?

– Именно. Сие были суть чистые экстракты их живых душ. И вот в одни из дней эти картинки обнаружили вы, судари наши.

– Выходит, началом всему, что происходит вокруг меня, стало то, что я вынес на свет эту картину? И тем самым разомкнул круг ?

Командор, ничего не ответив, лишь развел руками.

Чуть позже на лице Томохико Амады проступил заметный глазу румянец. Мы с Командором внимательно наблюдали, как меняется выражение его лица. По мере того как к нему возвращался цвет, огонек, таившийся в глубине его зрачков, словно сговорившись, тоже мало-помалу вынырнул на поверхность. Как будто неспешно всплывает, привыкая к перемене давления, долго работавший на глубине водолаз. А слабая пелена, прикрывавшая зрачки старика, становилась все тоньше и тоньше, и вскоре глаза его уже смотрели ясно. Передо мной была уже не ссохшаяся немощная мумия, не старик на пороге смерти. В глазах плескалось желание подольше задержаться на этом свете – хотя бы на миг.

– Оне собирают остатки сил, – сказал мне Командор, – пытаются вернуть свои сознанья, насколько сие можно. Однако вместе с теми, как возвращаются сознанья, возвращаются и физические боли. Их тела выделяют особые вещества, чтоб снять физические боли. От их действий люди могут тихонько испустить духи, особо не мучаясь. Однако стоит вернуться сознаньям, как тут же вернутся и боли. Но даже так старики изо всех сил стараются прийти в себя. Как больно б им ни было суть, им придется кое-что выполнить здесейчас.

И, как бы подтверждая эти слова Командора, по лицу Томохико Амады постепенно расползлась гримаса боли. Он вновь почувствовал сейчас, что его тело подточено и разрушено старостью, а органы его вскоре перестанут работать. Как ни крути, это неизбежно. Время его жизненной системы вскоре истечет. Видеть его в таком состоянии было жалко. Возможно, было бы правильнее, не предпринимая ничего лишнего, дать ему спокойно и безболезненно умереть с помутненным сознанием.