Харуки Мураками - Ускользающая метафора [litres с оптимизированной обложкой]

– Душа – она в памяти; живет, питаясь образами, – произнес женский голос. Но говорила со мной не Донна Анны. То был голос Коми – моей младшей сестры, что умерла в двенадцать лет. – Ищи у себя в памяти, – произнес этот милый моему сердцу голос. – Что-то конкретное ищи. Такое, что можно потрогать руками.

– Коми? – воскликнул я.

Никто не ответил.

– Коми, ты где? – спросил я.

По-прежнему тишина.

Во тьме я рылся в своей памяти. Так шарят руками в старой просторной монашеской суме . Однако память моя, похоже, опустела. Теперь я не мог даже вспомнить, какая она – эта память.

– Погаси свет, прислушайся к шороху ветра, – сказала Коми.

Я выключил фонарик и, следуя ее совету, прислушался к шороху ветра. Но ничего не услышал. С трудом сумел я расслышать лишь биение собственного сердца. Билось оно растерянно, словно москитная сетка на сильном ветру.

– Прислушайся к шороху ветра, – повторила Коми.

Я затаил дыхание, собрал нервы в кулак и снова напряг слух. И теперь, кажется, уловил слабый посвист воздуха – он то усиливался, то ослабевал. Похоже, где-то вдалеке и впрямь дует ветер. Затем я ощутил на лице колебание воздуха – пусть даже едва уловимое. Судя по всему, воздухом задувало откуда-то спереди, и воздух этот нес в себе запах. Несомненный запах – сырой земли. С тех пор, как я ступил во владения метафор, то был по-настоящему первый запах. Этот боковой был лаз с чем-то связан – он вел в такое место, где существуют запахи. То есть – в реальный мир.

– Ну же, пошевеливайтесь, – произнесла Донна Анна. – У нас мало времени.

Не включая фонарик, я пополз дальше в кромешной тьме. Продвигаясь вперед, я старался хоть немного вдыхать задувавший откуда-то истинный воздух.

– Коми? – позвал я еще раз.

Мне по-прежнему никто не ответил.

Я усердно рылся в своем мешке памяти. В ту пору мы с Коми держали кошку – звали ее Какашка, и почему мы ее так назвали, я не помнил [8] Имя кошки омонимично фамилии японского актера и певца Такэхито Коясу (р. 1967). . По пути из школы Коми подобрала брошенного котенка и вырастила его. Но однажды кошка пропала. Мы целыми днями искали ее по всей округе. Кому только не показывали ее фотографию, но Какашка так и не нашлась.

Вспоминая ту черную кошку, я полз дальше по тесному лазу. Старался думать, будто забрался в него, ища черную кошку. Старался разглядеть ее перед собой во мраке. Старался расслышать мяуканье потерявшейся кошки Какашки. Черная кошка ведь и есть то определенное, что можно потрогать руками. Я сумел живо вызвать у себя в памяти прикосновение к ее шерсти, тепло ее тела, твердость подушечек на лапах, ее мурлыканье.

– Да, так хорошо, – произнесла Коми. – Продолжай в том же духе.

«Я точно знаю, где и что ты делал» , – неожиданно обратился ко мне мужчина с белым «субару форестером». Он был в черной кожаной куртке и кепке для гольфа «Yonex» . Голос у него охрип от соленого ветра. От неожиданности я вздрогнул и даже испугался.

Я упорно старался и дальше думать о черной кошке, пытался вдыхать приносимый ветром еле различимый запах земли. Мне казалось – я припоминаю этот запах. Где-то совсем недавно я им дышал. Но где это было, вспомнить, как ни силился, так и не смог. Где же я мог его вдыхать? Пока я старался, но не мог вспомнить этого, память моя опять начинала скудеть.

«Придуши меня этим» , – попросила женщина, и между зубов у нее показался розовый кончик языка. Под подушкой лежал приготовленный пояс от банного халата. Ее черные волосы на лобке влажно лоснились, точно намокшая от дождя трава.

– Постарайся вспомнить, что тебе дорого, – произнесла Коми с напряжением в голосе. – Давай скорее!

Я попробовал было опять подумать о черной кошке, но припомнить облик Какашки больше не смог. Она почему-то никак не всплывала передо мной. Возможно, пока я ненадолго отвлекся на что-то другое, ее образ поглотили темные силы. Нужно немедля вызволить из памяти что-нибудь еще. Возникло неприятное ощущение, будто в темноте лаз медленно, но верно сужается. Может, он живой и двигается? Донна Анна говорила, что «времени у нас в обрез» . Под мышками у меня холодно повлажнело от пота.

– Ну вспомни же хоть что-нибудь, – произнес голос Коми у меня из-за спины. – До чего можно дотронуться. Что можно быстро нарисовать.

Я, как тот утопающий, что хватается за буек, вспомнил о «пежо-205». Вспомнил свою старую маленькую французскую машину, за рулем которой проехал от Тохоку до Хоккайдо. Та поездка казалась мне теперь событием древней истории, однако грубый рокот четырехцилиндрового мотора до сих пор звучал в ушах. Я не мог забыть то ощущение, как сцеплялись шестеренки, когда я переключался со второй передачи на третью. Полтора месяца эта машина была моим напарником, моим единственным товарищем. И закончила свою жизнь на свалке.

Но даже при этом лаз, вне всяких сомнений, продолжал сужаться. Теперь даже ползком я задевал головой потолок. И тогда я решил включить фонарик.

– Свет не зажигайте! – скомандовала мне Донна Анна.

– Но я ничего не вижу.

– Смотреть нельзя, – сказала она. – Смотреть глазами нельзя .

– Но здесь же становится теснее. Еще немного – и я застряну тут и не смогу двигаться дальше.

Мне никто не ответил.

– Все. Дальше некуда, – сказал я. – Как мне быть?

По-прежнему никто не отвечал.

Я больше не слышал ни голоса Донна Анны, ни голоса Коми. Похоже, их просто не стало. Вокруг была только глубокая тишина.

Лаз продолжал сужаться, и ползти дальше вперед становилось невозможно. Меня охватила паника. Конечности перестали слушаться, будто меня парализовало. Дышать – и то стало тяжко. Ты застрял в этом гробике, – нашептывал голос у меня над ухом . – Ты погребен здесь навечно, не в состоянии ни пробираться дальше, ни вернуться. В этом темном и тесном месте, куда никто не доберется, где все о тебе позабыли.

И тут мне показалось, будто сзади что-то шевелится. Нечто плоское ползло во мраке, приближаясь ко мне. Не Донна Анна и не Коми – даже не человек. Я услышал шорох множества ног и почувствовал неровное дыхание. Подобравшись ко мне вплотную, существо остановилось. Миновало несколько минут тишины. Похоже, существо, затаив дыхание, выжидало. Затем что-то холодное и скользкое коснулось моей оголившейся лодыжки – вроде бы кончик длинного щупальца. По спине наверх пополз бесформенный страх.

Это и есть Двойная Метафора? Та, что живет в моем внутреннем мраке?

Я точно знаю, где и что ты делал .

Больше я ничего не мог припомнить. Куда-то пропало все: и черная кошка, и «пежо-205», и Командор. Вся моя память вновь стала чистым листом.

…Ни о чем не думая, я неистово проталкивал тело вперед, чтобы ускользнуть от тех щупалец. Лаз стал еще теснее, и я почти не мог в нем шевельнуться. Я стараюсь протиснуться в щель у́же собственного тела. Но разве такое возможно? Это же явно противоречило законам физики и было просто невозможно.