Харуки Мураками - Ускользающая метафора [litres с оптимизированной обложкой]

– Ушел мирно, – сообщил он. – Когда придет мой черед, хотелось бы так же спокойно. В уголках его губ точно застыла легкая улыбка.

– Улыбка? – переспросил я.

– Да нет, не улыбка – просто мне так показалось.

Я говорил, тщательно подбирая слова.

– Конечно, мне жаль, что он умер, но твой отец смог уйти спокойно – и это, наверное, хорошо.

– До середины недели он еще приходил в сознание, но передать на словах ничего не захотел. Прожил девяносто с лишним лет – пожил вволю, как хотел, и наверняка перед смертью ни о чем не жалел, – сказал Масахико.

Нет, ему было о чем сожалеть – на сердце у него лежала какая-то тяжесть. Какая конкретно, знал только он, а теперь не узнает никто. Вовеки.

Масахико сказал:

– Сдается мне, предстоят хлопотные деньки. Как-никак отец был известной личностью. Много чем придется заниматься, ведь я его наследник, мне и предстоит брать все в свои руки. Немного поутихнет – спокойно поговорим.

Я поблагодарил Масахико за то, что он меня известил, и на этом мы попрощались.

Смерть Томохико Амады, как мне показалось, принесла в его дом еще более глубокую тишину. Да оно и понятно, ведь то была обитель, в которой он прожил долгие годы. Я провел несколько дней вместе с этой тишиной – густой, но отнюдь не претящей. Это была ни с чем не связанная, можно сказать, чистая, без примеси тишь. Мне казалось, что на этом завершилась череда событий, и здесь воцарилось спокойствие, которое приходит после того, как улажено важное дело.

Через две недели после кончины Томохико Амады меня тайно навестила Мариэ Акигава – прокралась вечером, точно осторожная кошка. Поговорив со мной, отправилась обратно. Встреча наша продлилась недолго: дома теперь за нею приглядывали строже, и она больше не могла свободно покидать дом, как прежде.

– Похоже, грудь у меня постепенно подросла, – сообщила мне Мариэ. – Поэтому недавно мы с тетушкой ездили покупать мне лифчик. Оказывается, есть лифчики для начинающих. Вы знали?

Я ответил, что нет. Посмотрел на ее грудь, но под шетландским свитером каких-то выпуклостей не заметил.

– Пока не вижу разницы, – сказал я.

– Потому что там лишь тонкие вставки. Если грудь у меня начнет ни с того ни с сего выделяться, все сразу подумают, будто я что-то подкладываю. Разве нет? Поэтому я и начала с самых тонких, а со временем понемногу буду подкладывать больше. Дело это хлопотное.

Еще Мариэ рассказала мне, как женщина из полиции подробно расспрашивала, где она провела четыре дня. В целом обращалась с ней по-доброму, но несколько раз всерьез разозлилась. А Мариэ, как бы там ни было, стояла на своем: кроме того, как бродила в горах, ничего не помню, по пути заблудилась, а дальше перед глазами словно пелена. В сумке всегда носила с собой минеральную воду и шоколадные батончики. Видимо, ими и питалась. И кроме этого, ничего не сказала – держалась, в общем, крепко, как огнестойкий сейф, в этом ей не откажешь. Выяснив, что девочку не похищали с целью выкупа, ее отвезли в указанную полицией больницу, где осмотрели травмы на теле. Они хотели знать, нет ли следов сексуального принуждения, а когда поняли, что ничего подобного не случилось, похоже, утратили к ней профессиональный интерес. Просто девочка-подросток несколько дней не возвращалась домой, слонялась по окрестностям. Не такое уж и редкое явление.

Мариэ полностью уничтожила ту школьную форму, что была на ней. Всё: темно-синий блейзер, юбку в клеточку, белую блузку, вязаный жилет, туфли, – и купила весь комплект заново. Так сказать, для смены настроения. И дальше продолжила привычную жизнь, будто с ней ничего не случилось, – вот только перестала посещать изостудию (да и в любом случае она уже вышла из возраста детской группы). Собственный – незавершенный – портрет моей работы она повесила у себя в комнате.

Я не мог представить, какой она станет женщиной. Девочки ее возраста стремительно меняются как внешне, так и внутренне. Встретимся спустя годы – глядишь, совсем ее не узнаю. Поэтому я был очень рад, что сумел сохранить в таком виде – пусть и на незавершенном портрете – облик тринадцатилетней Мариэ. Ведь в этом реальном мире нет ни одного облика, который сохранялся бы долго.

Позвонив прежнему агенту в Токио, я сообщил, что хочу вновь приняться за портреты. Агент был несказанно рад моему пожеланию. Ведь они постоянно нуждаются в опытных художниках.

– Но вы, кажется, говорили, что перестали рисовать портреты на заказ, – сказал агент.

– Я несколько изменил свое мнение, – ответил я, но при этом не уточнил, каким образом. А он тоже не стал спрашивать.

Какое-то время я хотел пожить, не думая ни о чем. Механически водить рукой, выдавая на-гора один за другим обычные заказные портреты. Эта работа должна была принести мне экономическую стабильность. Я сам не знал, как долго продлится такой образ жизни, но теперь хотел заниматься именно этим. Просто бездушно применять отработанные приемы и не пропускать в себя никаких лишних эмоций. Хотел не иметь никакого отношения к идеям и метафорам. Хотел не впутываться в мудреные личные обстоятельства очень обеспеченного загадочного человека, живущего на другой стороне лощины. Мне хотелось без всякой задней мысли выставить хранящуюся в секрете известную картину – и в результате не оказаться втянутым в узкий боковой лаз мрачного подземелья. Вот то главное, что требовалось мне сейчас.

Я встретился и поговорил с Юдзу. Мы пили кофе и «Перрье» в кафе поблизости от ее конторы и беседовали. Ее живот оказался не таким большим, как я его мысленно представлял.

– Ты что, не собираешься замуж за того человека? – первым делом поинтересовался я.

Она покачала головой:

– Пока что нет.

– Почему?

– Просто мне кажется, что лучше этого не делать.

– Но ребенка рожать будешь?

Она коротко кивнула.

– Конечно. Обратного пути уже нет.

– Сейчас живешь вместе с ним?

– Вместе мы не живем. С тех пор, как ты ушел, я все время одна.

– Почему?

– Ну, для начала потому, что я с тобой до сих пор не разведена.

– Но я же поставил печать и подпись в документах, которые мне присылали. Поэтому, естественно, считал, что развод уже оформлен.

Юдзу, молча поразмыслив, ответила:

– По правде говоря, заявление на развод я еще не отправила. Почему-то не захотелось мне этого, и я оставила все как есть. Поэтому, говоря юридически, мы с тобой благополучно были и остаемся супругами. И хоть разводись, хоть нет, но рожденный ребенок по закону будет считаться твоим. Разумеется, у тебя нет необходимости нести за это какую-либо ответственность.

Я толком ничего не понял.

– Но ведь ты собираешься родить ребенка от того человека? Говоря биологически.

Юдзу, умолкнув, пристально смотрела на меня. Затем сказала: