Макс Фрай - Книга для таких, как я [litres с оптимизированной обложкой]

Получается, что все зависит от точки зрения, а рэди-мэйд – это, в первую очередь, первый шаг к пониманию ныне уже общеизвестного утверждения, что искусство – это то, что занято саморепрезентацией.

79. «Русский бум»

Конец восьмидесятых. Горбачев, перестройка, повальная мода на Россию, русских, русское – все равно что. В том числе и на современное русское искусство, разумеется. Мастерские московских художников (в первую очередь, знаменитый сквот в Фурманном переулке) осаждали западные коллекционеры, дилеры, галерейщики, интеллектуалы, туристы, авантюристы и другие валютоносные персонажи, скупая на корню «соц-арт», «московский концептуализм» и все, что можно было хотя бы с натяжкой выдать за оный. В Питере и в Киеве, насколько я знаю, происходило примерно то же самое, но в меньших масштабах. Кроме иностранцев картины «авангардистов» чуть ли не оптом скупали отъезжающие на Запад соотечественники – вместе с серебряными табакерками, платиновыми запонками и обручальными кольцами. Считалось, что это весьма разумное и дальновидное вложение невывозного рублевого капитала…

Кажется, Айдан Салахова сказала в одном из интервью, что художники стали первыми «новыми русскими» – в каком-то смысле именно так оно и было. Гипервостребованность, да еще и выраженная в денежном эквиваленте, обрушилась на хрупкие, в сущности, плечи художников, которые годами пребывали в уверенности, что востребованы никогда не будут.

В связи с этим случались комичные (и трагикомичные) вещи. Я знаю нескольких (очень разных) людей, которые именно на волне «русского бума» занялись производством объектов современного искусства (сказать, что они «стали художниками» язык все же не поворачивается). Один из этих персонажей даже забросил полулегальный, но весьма по тем временам денежный бизнес, связанный с ремонтом и продажей подержанных автомобилей, поскольку, понаблюдав за фантастическим бытием тогдашнего художественного сообщества, решил, что на современном искусстве можно зарабатывать больше, прилагая гораздо меньше усилий. Отсутствие профессиональных навыков таких новичков-бизнесменов, конечно же, не останавливало; в данном случае классическая формула американского минималиста Дональда Джада: «Все, что художник назвал искусством, и есть искусство», – сыграла с русским актуальным искусством весьма злую шутку. Некоторые художники, не справляясь с объемом продаж, нанимали студентов художественных училищ и прочих «оформителей», чтобы те рисовали картинки по их эскизам. Появились маркетологи-любители, исследовавшие вкусы заказчиков: то и дело выяснялось, что «хорошо берут манку» (т. е. картины, написанные маслом с добавлением манной крупы для достижения определенного рода фактуры); что «для галерейщиков надо рисовать серии, а не отдельные холсты»; что холсты размером «меньше, чем два на полтора и смотреть не хотят»; что «инсталляцию продать трудно, но зато уж – сразу в музей»; что «тексты лучше сразу писать по-английски», что… впрочем, достаточно: информация эта уже давно не актуальна и с практической точки зрения никакого интереса не представляет.

Где-то на рубеже восьмидесятых и девяностых «русский бум» благополучно закончился, как заканчивается любая мода, в том числе и мода на «национальное искусство» (явление, на мой сторонний взгляд, само по себе довольно нелепое). Мировой рынок перенасытился «русским искусством» (нередко весьма сомнительного качества); поезд ушел, «опоздавшие» растерянно толпятся на перроне…

Кстати, об «оставшихся на перроне». Многие из участников событий не только ностальгически вздыхают по «сладкой жизни» тех легендарных времен, но и сентиментально признаются: «Нас испортили деньги».

Ну, деньги сами по себе вряд ли такое уж великое зло. Однако «русский бум», как мне кажется, действительно сыграл довольно зловещую роль в истории русского актуального искусства. Плохо не то, что художникам дали заработать, покататься по миру и просто как-то устроиться в жизни (самые успешные благополучно осели на Западе, оставшиеся обзавелись квартирами, автомобилями и персональными компьютерами и вообще наелись впрок) – все это как раз можно только приветствовать. Хуже другое: оказалось, что привычка к востребованности может стать готовностью к ангажированности; художник, приученный быть востребованным, нередко озабочен поиском «заказчика» (аудитории, референтной группы) куда больше, чем собственно «творческим процессом». Мне вообще порой кажется, что девяностые годы прошли для большинства актуальных русских художников в мучительных поисках «заказчика»: тому, кто пережил «русский бум», действительно довольно трудно представить себе, что без такового вполне можно обходиться.

К счастью, на самом деле очень даже можно. Что весьма кстати, поскольку еще одного «русского бума», по моим (и не только моим) прогнозам, в ближайшее столетие не предвидится.

80. Рынок современного искусства

Мне, честно говоря, кажется, что нет в России никакого художественного рынка, а есть отдельные случаи покупки и продажи произведений современного искусства. Зато есть игры в художественный рынок – много игр, хороших и разных. Джентльмены с серьезными лицами размахивают клюшками для гольфа, дамы пьют чай на террасе, где-то вдалеке тренькает балалайка, бессмысленная и беспощадная, как «русский матрьошка» – символ надежного художественного экспорта, «из России с любовью»…

81. Симуляционизм

Есть такой анекдот: «Вниманию покупателей! Будьте осторожны! В продажу поступили фальшивые елочные игрушки. Тоже блестят, тоже звенят, но не радуют». Это, как мы с вами понимаем, вместо эпиграфа.

В конце восьмидесятых-начале девяностых симуляционизм был «модной фишкой» (по крайней мере, в кругу московских художников и тех провинциалов, которые находились под их информационным влиянием). Все называли себя симуляцонистами и носились с этим самым симуляционизмом как с писаной торбой, однако ни одного внятного объяснения: что же это такое, мне в то время, помнится, никто не мог дать.

Ответы пришли позже, причем в изобилии.

Получается, что симуляционизм – это, в первую очередь, искусство апроприаторства (т. е. присвоения, усвоения, приспособления). Автор при этом приносится в жертву – в символическом смысле, конечно; от реального авторского статуса художники-симуляционисты отказываться никогда не собирались.

Эх, цитату, что ли, какую процитировать?..

Необходимым условием существования симуляционизма является некий «папаша» – рынок, социальная власть, экология и прочие авторитетные «институции», на которых можно паразитировать, к которым можно аппелировать, перелагая на них ответственность за себя, рассуждая об их фатальной несправедливости или праведности. В симуляционизме всегда существует установка на успех и самосохранение: идеал симуляционистского произведения в неуловимости, застрахованности от внутренней катастрофы посредством самоиронии и бесконечного множества интерпретаций. Художник-симуляционист дистанцирован от своей продукции, будь это даже какая-нибудь надрывная акция с членовредительством – все равно она создана прежде всего как товар, для демонстрации.