Виктор Квашин - Люблю тебя, как Море

— Ах ты, хитрюга! — он поймал её, повалил на кровать. — За коварство требуется компенсация!

Они лежали, отдыхали.

— Оля, я списался.

— И куда же ты теперь, на какое судно?

— Я совсем списался. На берег. Ты не возражаешь, я у тебя поживу?

Оля встала, прошлась по комнате.

— Возражаю!

— Но почему? Я думал, ты хочешь этого, что тебе со мной хорошо…

— Ты не сможешь без моря, мучиться будешь. Изведёшь себя и меня.

— А я попробую. Работу найду на суше. Люди с руками всегда нужны. Ну, не могу я без тебя, понимаешь? Мы яхту купим! Маленькую. Вместе в море будем ходить, по островам. Хочешь?

— Хочу. С тобой я всё хочу. Только скажи, ты меня любишь? — прошептала она на ухо.

— Люблю! — заорал он с хохотом.

— Как Море?

Серёга посерьёзнел, сел на край кровати.

— Нет, наверно, теперь больше.

Молодая сотрудница жалуется подруге: муж два месяца в море, ни разу не позвонил, наверно, со связью проблемы.

Хотел сказать, что теперь можно звонить из любой точки Мирового океана во всякое время суток. Вовремя язык прикусил — зачем вмешиваться в личную жизнь, пускай сами разбираются. Взял сигарету, вышел на крыльцо.

Вспомнилось…

Апрель 1979 года. Душная тропическая ночь в Филиппинском море. Старпом, по-видимому, дремлет, уткнувшись лицом в мягкий светоотражатель локатора. Судно идёт на «авторулевом», а я, вахтенный матрос, то и дело поглядываю то на часы, то на восточный край чёрного звёздного неба — скоро ли рассвет? Измотало меня это ожидание.

Наконец, вахта закончилась. Не заходя в столовую, где остывает мой завтрак, сразу иду в радиорубку. Перед дверью, робея, задерживаюсь: пожилой угрюмый начальник радиостанции меня не жалует, да и «достал» я его уже. На судне я недавно, с экипажем ещё не сжился. Но моряки — народ контактный. Стучусь, заглядываю в дверь.

— Тебе ничего нет, — говорит мрачный начальник радиостанции.

— Слушай, Сергич, войди в положение, — начинаю я, просачиваясь в каюту, — она уже четыре дня, как родить должна. А телеграммы всё нет. Ну, сделай что-нибудь, ты же радист.

Сергеич тяжело поднимается, открывает сейф, достаёт бутылку и стопки.

— Садись.

Это совершенно неожиданно, но теперь есть надежда на продолжение разговора. Присаживаюсь на прикрученную к палубе «банку».

— Давно женат? Это у тебя первый ребёнок?

— Что? — я теряюсь, вопрос для меня неожиданный.

— Ребёнок у тебя первый должен родиться?

Киваю — да.

— Салага. У женщин там знаешь сколько «заморочек» бывает! Роды могут задержаться, да всё что угодно. Жди. Придёт радиограмма — сразу вызову по громкой. Пей!

Спирт обжигает пищевод, но придаёт наглости.

— Сергеич, она у меня здоровая, ничего с ней не может случиться. Тут что-то со связью. А ты в роддом позвонить не можешь? Ну помоги, Сергеич!

— Вот, слушай меня, — говорит Сергеич, и наливает ещё по глотку. — Связь у меня в определённое время и только по делу. На городскую телефонную сеть я при всём желании не могу выйти. И вообще, частные переговоры категорически запрещены — лишусь визы и диплома. Понял? Давай, за твою!

Пью обречённо, запиваю из графина.

— Всё, иди, — говорит угрюмый Сергеич. — Придёшь после ноля. На «базе» корефан мой дежурить будет. Попробуем.

Не помню, как прожил этот день. Конечно, не спал, метался по судну в каком-то возбужденном предчувствии… Ровно в двадцать четыре ноль-ноль прибыл в радиорубку.

Сергеич выставил на стол банку растворимого кофе — дефицит по тем временам, включил кофеварку.

— Хозяйничай.

Сам уселся у радиостанции, покрутил ручки настройки, запиликал электронным ключом. Я вслушивался в треск динамика, ловил морзянку, но, хоть и служил в армии радистом, такую скорость передачи не воспринимал.

— Номер телефона роддома? — обернулся ко мне Сергеич.

Я растерянно пожал плечами. Сергеич опять затарахтел ключом.

— Роддом какой?

— Не знаю…

Сергеич выругался и снова погрузился в какофонию эфира.

«Переговоры» продолжались довольно долго. Наконец, Сергеич оставил ключ в покое, подсел к столу.

— Всё, теперь ждать будем.

Мы пили кофе три с половиной часа. Я потерял всякое терпение. Сергеич был невозмутим:

— Корефан сделает!

Без двадцати четыре, когда мне пора было уже заступать на вахту, что-то там запищало. Сергеич принял радиограмму, протянул мне:

«лежит четвертом роддоме тчк родила мальчика зпт вес три двести тчк папаши коньяк тчк».

— Ура! — заорал я. — Сергеич, ты гений! Приходи утром, обмывать будем! Ну, я побегу, а то на вахту опоздаю.

— Стоять, папаша! А жену ты поздравить не забыл?

Кажется, за всю свою взрослую жизнь я краснел один раз — именно тогда. Быстренько написал телеграмму, сунул радисту.

— Спасибо, Сергеич!

Старпом уже прохаживался по мостику.

— У меня сын родился! — выпалил я.

— Поздравляю, — пожал руку старпом.

— Можно я подменюсь?

— Не терпится? — усмехнулся старпом. — Ладно, подними Семёнова.

Я ринулся с мостика.

— Погоди! — окликнул старпом. — Скажешь артельному, чтобы выдал, что надо.

— Так он спит уже…

— Скажешь, что я сказал.

Недовольный артельщик долго перебирал толстыми пальцами ключи, открывал кладовые, бурчал, но выдал палку варёной колбасы, несколько банок консервов и две бутылки «тропического» вина.

«Для разгона» — подумал я. Ведь у меня хранилось два литра чистого медицинского спирта, которые я уберёг специально для этого случая даже во время традиционной «отходной» попойки. Разбудил боцмана, поднял всех матросов. Буфетчица Люся помогла накрыть стол.

Трое суток не выходила на работу палубная команда. В артелке выбрали месячный запас вина. И лишь когда всё спиртное было выпито, я вышел на вахту. Старпом не сказал ни слова, и вообще начальство вело себя так, будто ничего не произошло. Рейс шёл своим чередом.

Ещё через пару дней пошли телеграммы от родных и друзей — сообщали о рождении сына, поздравляли. Я воспринимал эти сообщения уже со спокойствием состоявшегося отца, и теперь ждал окончания рейса.

Холодно на улице. Я затушил сигарету. Вспомнил несчастную сотрудницу. Значит, не хочет муж ей звонить. Захотел бы — нашел бы способ. Я-то знаю!