Анастасия Попова - Пандемия

— В своей жизни я любила раз, всего один раз, и больше не хочу. Я любила брата, это конечно другое, но я любила в нём человека, а потом появилась она, и он полюбил её. Я видела и прекрасно понимала кто она такая, но сказать ему боялась, я боялась сделать ему больно, потому что думала о нём, а не о себе. Я хотела счастья для него и не стала рушить его иллюзий. Я была просто маленькая и глупая. Я не сказала ему правды.

— Они сейчас счастливы?

— Его больше нет, то что он узнал сам убило его.

— Она изменила ему?

— Нет, она просто ушла к другому сжигая мосты, выкинув его из своей жизни, перечеркнув всю его любовь, не оборачиваясь на то что она сделала с ним. — И во мне заиграла обида, обида за него и только сейчас я осознала, что так и не простила Дашу, которая предпочла моему брату моряка, и никогда не смогу простить. Быть может это своего рода ревность, а может и банальный эгоизм.

— Да, иногда мы обижаем людей, которые нас любят, даже не задумываясь о последствиях. — Ангелина опустила глаза, видимо и ей эти чувства были знакомы.

— А потом эти обиды сидят где-то в нас, разъедая плоть изнутри, а гордость не позволяет исправить совершенные нами ошибки. Но это понимаешь лишь с возрастом, когда уже нет времени что-либо изменить.

— А почему бы и нет, не попробовать сначала отбросив все обиды, обойдя их стороной, перешагнуть через гордость и начать с чистого листа. — В лабиринте и череде тупиков, в которые она забредала по жизни, блеснул луч конца скитаний.

— С нового листа можно и начать, но подчерк не изменить. Смысл марать чистый лист бумаги кривыми завитками. — Я не могла не сказать её, что лучик света — это ещё не выход.

— А если изменить и его, если научиться писать по-новому. Так как правильно. — В силу возраста и амбиций Ангелина ещё не могла понять меня.

— Правильно — это ведь тоже относительно. Относительно твоего мира, свет которого проходит через призму твоего восприятия, мышления и воспитания.

— Я не понимаю тебя.

— Посмотри в окно?

— Зачем? — Её глаза округлились окончательно, такой глупости она и не могла ожидать от меня, но я не стала объяснять она всё поймёт сама, но чуть позже, тогда, когда придёт её время.

— Не задавай лишних вопросов, не думай, просто посмотри и скажи, что ты видишь? — Мы обе взглянули в окно.

— Я вижу асфальт и дорогу. — Через мгновенье еле слышно сказала она.

— А я вижу верхушки деревьев и красную крышу.

— А я еще облака и птицу, вон там.

— А внизу ещё человек. Теперь ты понимаешь, о чём я?

— Не совсем. — Её глаза притупились, а улыбка засияла детской непринуждённостью.

— Сколько бы людей не смотрело в одно и то же окно, стоя на одном и том же месте, они всегда будут видеть разное. Ты никогда не получишь одного и того же ответа, даже если подведешь к окну сотню, схожие, да, одинаковых никогда — это вопрос восприятия. То как ты понимаешь и воспринимаешь этот мир, и как понимаю его я, или твой гражданский муж.

— Это какой-то психо-тест? — Ангелина с вопросом посмотрела на меня.

— Нет, это нужно для того что бы просто понять насколько все мы разные.

— Насколько мыслим иначе? — Ангелина наконец начала понимать меня.

— Не только мыслим ещё и чувствуем и воспринимаем. Что для тебя измена?

— Ну… предательство, обида, обман.

— А для меня шаг одного человека на встречу другому, от того кому он понастоящему дорог но по каким-то причинам не понимает этого.

— Или, знаешь банальный поиск общения, понимания, тепла. Когда тебя отпиннывают как собачонку, а ты только и можешь что в очередной раз проскулить в подушку что бы опять никто не услышал, а тут, вдруг появляется кто-то готовый на время исцелить твои раны, но лишь для того чтоб затем нанести новые.

— Вот, и мы заговорили на одном языке.

— Тебя должно быть тоже так обижали? — Этого вопроса от неё я не ожидала.

— Много лет назад я сама себя обидела.

— Это как?

— Я была влюблена, но не смогла простить. А потом много лет жалела об этом. И только брат в ту минуту был рядом и поддержал.

— Есть вещи которые нельзя простить.

— Нет таких вещей. Простить можно всё, даже то, что твой муж спит с твоей подругой чуть ли не у тебя на глазах. Можно даже улыбаться им утром в лицо, наблюдая за их лживыми, растерянными лицами с лицемерными ухмылками в ответ на твои прямые добродушные взгляды. Можно молчать и ждать раскаяния, которое так или иначе рано или поздно случиться. Можно дать денег на аборт, которого бы ты не хотела, для убийства ребёнка твоего мужа, которого с радостью забрала бы и воспитала как своего, если бы только кто-нибудь тебе его отдал. Но его не отдали, от него предпочли избавиться. А в чём он был виноват?

— Прости, я думала только у меня всё так плохо.

— Это ещё не плохо. Плохо, когда у тебя нет выбора и тебе приходится прогибаться. А у меня он был всегда.

— А разве бывает так, что выбора нет?

— Я раньше тоже так думала, но недавно мне довелось узнать одного очень хорошего мальчика, но не со всем с той стороны, которой он пытался повернуться ко всем, а с той которую он предпочитал прятать. И даже не могу сказать точно, один это был человек или два совершенно разных. Я злилась на него, пыталась показать ему всё его ничтожное прогнившее внутреннее естество, которое то и дело вылизало наружу, я вела себя эгоистично, даже не задумываясь о его мотивах, а он лишь хотел выжить в этом мире. А потом просто поняла одну простую вещь. И мне стало так жаль его. Я поняла, во что может превратить человека отсутствие выбора. Ведь когда у нас его нет, мы ничтожны не способны услышать голос своего разума, мы словно марионетки в чужих руках, которых лишь дёргают за нити, а мы мараем свои руки до локтей. А виноват в глазах людей в итоге тот, кого подвесили за шею и перекрыли кислород…

— Ну, разве он может быть хорошим? — Ангелина сразу же поняла о ком идёт речь.

— А у него есть выбор не быть плохим?

Наш разговор с ней ушёл далеко в сторону, мы долго говорили о вопросах выбора, и ей, как мне тогда показалось, стало легче. А мне радостно от того, что и я была причастна к этим переменам. Ангелина преобразилась, её щеки порозовели, в глазах появился блеск свойственный молодым и пылким натурам. Рабочий день подходил к концу. Часы на стене медленно тикали, отмеряя последние минуты нашего офисного заточения.