Дэвид Духовны - Мисс Подземка

Она словно раскололась надвое, будто Кон – часть ее самой, может, мужская часть ее ума, а может, зародыш мужского – та часть, которой казалось, что она способна играть быстро и привольно с властью и присвоением; эта часть чувствовала, что способна на все, мощна достаточно, чтобы отправиться в мир и там переиначивать, лепить другие формы, как ребенок лепит из пластилина. Она вспомнила одну старую цитату из Эмерсона о не-писательстве, о неуважении к своему “гению” или чему-то в этом роде, а затем о том, как прочтешь свою историю у кого-то другого и от этого осознания почувствуешь колкий стыд и тоску [152] Отсылка к очерку американского поэта, философа, публициста, просветителя, мыслителя Ралфа Уолдо Эмерсона “Доверие к себе” (1841). . То, что полагалось сделать тебе, совершил кто-то другой. Эмер хотелось, чтобы Кон ушел. Потому что она тоже хотела стать писательницей, когда была ребенком. Его не-писательство подогрело в ней желание писать. Она хотела, чтобы он ушел и она смогла начать.

Но хотела она и чтобы он остался. Хотела сказать ему, что в точности понимает, о чем он толкует, и что она проживает именно это же. Но затем спохватилась: на самом-то деле она ничего не знает об этом мужчине.

Бросила пить холодную воду и вернулась в постель.

– От секса пить хочешь, а? – спросил он.

– Да, – соврала она и подумала: “Первое вранье этому мужчине”.

Вспомнила газетную статью о том, как маленькая ложь открывает путь большей лжи, что такое вот привыкание – или канавка, по видению Эмер, – закладывается в амигдале, в том самом злосчастном так называемом рептильном мозге, что, когда произносится маленькая ложь, она буквально прокладывает дорожку многим другим вракам, крупнее, от грунтовок до асфальтовых шоссе и далее, до скоростных магистралей, такой вот скользкий склон криводушия.

– Мне скоро пора на работу, – сказала она, что вообще-то враньем не было, но могло бы. Она в некотором смысле хотела остаться одна.

Кон встал и сунул левую ногу в трусы. Почти в полной тьме, подсвеченной лишь косым светом из ванной, она глянула на его обмякший член, висевший эдак понуро влево, а не гордо указывающий на небеса, как накануне вечером; быстро отвела взгляд, будто пялиться на вялый член – хамство, все равно что слишком надолго уставиться на автокатастрофу: чересчур все мягкое, уязвимое. До чего же давно не видела она это так близко, так лично. Эмер подумалось, что она бы хотела вновь придать ему крепости.

Кон поднял взгляд и сказал:

– Есть что-то. Ты чего-то недоговариваешь.

Застегнул джинсы – молния, не болты. Она понимала: это, возможно, что-то значит, что-то говорит о стиле и о том, хиповый Кон или нет, пытается ли он выглядеть младше своих лет или не пытается, но вспомнить не могла, как не могла вспомнить, какой карман с банданой означал, верхний ты или нижний в гей-тусовке, или какие цвета присвоили себе Блады и Крипы [153] Bloods (“кровавые”, цвет – красный), Crips (“калеки”, цвета – синий, голубой, серый) – уличные афроамериканские группировки. . Все эти знаки и обозначения, которые ей были известны, но забылись и смешались, делали ее невеждой, а иногда и грозили опасностью. И каждые несколько лет позывные менялись – как те боги, как эти боги, думала она, но нет, боги-то остаются.

– Я много чего недоговариваю. Уверена, ты тоже.

– Да.

– Но мне на самом деле пора собираться. Я так никогда не поступаю. – Какой же прозаической она себе показалась. Уже заскучала по поэзии прошлого вечера.

– Мне плевать, поступаешь ты так или нет.

– Да?

– Ты таким способом уточняешь, не поступаю ли я так все время?

Эмер понадобилось переварить это. Уточняет ли она это? Возможно, однако ей так не казалось. Кон продолжил:

– Мне плевать. Даже если ты такое проделываешь постоянно, для меня это ничего не значит, я не сужу.

– То есть ты не стал бы осуждать, если бы я оказалась заматерелой подземочной блядью до мозга костей?

Он улыбнулся, ушел в ванную и оделся. Эмер услышала, как он поднимает скрипучий стульчак и напористо мочится, и подумала, до чего же странно: вряд ли этот стульчак поднимали хоть раз за все эти годы. Он выкрикнул поверх плеска мочи о воду в унитазе:

– Ты не заматерелая.

Солнце встало после ухода Кона. Эмер прибралась. Сняла с постели белье, прибралась в ванной, и ей на миг показалось, будто она заметает следы преступления. У окна в гостиной нашлось одинокое расколотое подсолнечное семечко. Эмер время от времени находила следы случайных посещений Корвуса. Впрочем, никогда не при ней. Окна она обычно держала открытыми и оставляла немного семян и винограда, и нередко еды потом оказывалось меньше. Значит, либо Эмер питалась, как лунатик, или же подкармливала гнусную популяцию крыс в доме. Но лучше все же допускать, что это Корвус втихаря навещает свое родовое гнездо.

Эмер в итоге вытащила на свет какие-то свои старые тетрадки, извлеченные из дома после материной смерти. Принялась вновь набрасывать что-то в файле “Богизабытые”. Весь этот треп о писательстве и странные переживания, эти грёзы и видения – из-за всего этого хотелось как-то разобраться в происходящем. Это явно сквозная нить ее жизни, присутствие божественного или сверхъестественного, и Эмер желала по крайней мере запечатлеть все это для себя, если уж не добраться до связного представления о Боге и богах. Вроде бы проект невеликий, да, но разве это не задачка любого взрослого – сопоставить себя с божественным? Эмер возилась с файлом “Богизабытые”, пока не пришла пора ехать на работу.

В подземке на пути к школе она прошла несколько вагонов, пока не набрела на “Ход мысли”, какой в это прекрасное печальное утро явил ей ее же саму. Вот что она нашла:

Что, если бы днем или ночью подкрался к тебе в твое уединеннейшее одиночество некий демон и сказал бы тебе: “Эту жизнь, как ты ее теперь живешь и жил, должен будешь ты прожить еще раз и еще бесчисленное количество раз”… Разве ты не бросился бы навзничь, скрежеща зубами и проклиная говорящего так демона? Или тебе довелось однажды пережить чудовищное мгновение, когда ты ответил бы ему: “Ты – бог, и никогда не слышал я ничего более божественного!”

Прошедшая ночь как раз и оказалась таким вот “чудовищным мгновением”. Наткнется ли она сегодня на бога или демона, с которым можно было б заключить такой пакт и вечно переживать вчерашнее заново? И хотя Эмер озиралась по сторонам, высматривая Кона, она задумывалась, действительно ли ей уже хочется видеть его. Ее жизнь не сводится к романам с посторонними в подземке. Произошедшее казалось нереальным. Ей надо поговорить с Иззи. Вот что придаст всему этому осязаемости. Рассказать другой живой душе, вывалить вовне – тогда у предмета возникнет тень, вес. А когда он покажется всамделишным, Эмер лучше поймет, что́ по-настоящему чувствует.