Адриана Триджиани - Поцелуй, Карло! [litres]

– Папа, обо мне-то можешь не беспокоиться. У меня есть здравый смысл. И я выйду замуж за Фрэнка Арриго.

– В самом деле?

– Я бы не вышла за человека, которого не люблю.

– И это твой ответ?

– Мне разрешено сомневаться?

– А не должна бы.

– Я хочу надежности. И Фрэнк мне ее обеспечит.

– Вот насчет надежности, это все хорошо и замечательно, если человек, который дает тебе такое чувство защищенности, и тот, кого ты любишь, – одно и то же лицо. Все деньги мира не дадут тебе безопасности, но вся любовь в мире – может. Удивительно, как это происходит. Ты хочешь строить свою жизнь именно с ним?

– Я хочу с ним построить театр. Он хочет модернизировать Театр Борелли и превратить его в достопримечательность, какой он был в твоем детстве.

– Дай ему Бог здоровья. Он молод. Полон энергии. – Сэм оперся на перила и встал. Взбираясь по ступенькам, он продекламировал:

– Не может быть, папа? «Цимбелин»?

– Единственное, что я помню. Бери что дают. Спокойной ночи, Калла.

– И тебе, папа.

Калла залезла в постель. Она завернулась в одеяла и простыни и вжалась в подушки. Она уже жалела, что сказала отцу о своем намерении выйти за Фрэнка. Идея, как ей показалось, не слишком его вдохновила. А может, все дело в том, что в четыре часа утра мало кто вообще проявляет энтузиазм? Может, когда подготовятся чертежи, отец будет более расположен к вероятности, что Фрэнк станет частью их семьи?

Минна стояла в гостиной рядом с Гортензией. Она смотрела в окно сквозь тяжелые кружевные шторы.

– Славно, что под конец выпал солнечный денек.

– Посол скажет речь, и мы вас покинем. – Гортензия посмотрела на свою хозяйку. – Минна, я никогда так крепко не спала, как в квартире над вашим гаражом.

– Я рада.

– И еда, которую вы приготовили, восхитительна. Макарони. Фриттата на завтрак. И десерт, я не знаю, как это называется, в керамической тарелочке…

– Панна котта.

– Мне придется расставить пояс на юбке, когда доберусь до дома, – Гортензия показала на талию, – я точно знаю.

– Мы так хорошо пообщались.

– И я вам благодарна за рецепт подливки.

– Будете ее готовить и вспоминать обо мне.

– О, конечно, буду.

– Угостите ею как можно больше людей.

– У нас в церкви двести семьдесят восемь прихожан.

– Не только в церкви.

– Иногда у нас бывают экуменические собрания. Из трех штатов. Мы путешествуем на автобусе. Я могу подать это блюдо на межцерковных трапезах.

– И более того.

– Я вас не понимаю, Минна.

– Я думаю, что вы нашли свою цель.

– Но я не собираюсь открывать итальянский ресторан.

– И не нужно.

– О чем вы говорите? Если вы знаете, чего я хочу в жизни, то почему не скажете?

– Я этого не знаю. Вы сами поймете. Все, что вам нужно, – это узнать свою цель в лицо, когда она перед вами появится.

Минна надела на шею Гортензии нитку бирюзовых, зеленых и желтых бус:

– Это вам.

– Совсем не обязательно делать мне подарки.

– Я хочу, чтобы вы помнили этот визит. И на вас они смотрятся великолепно.

– Сплошь мои цвета.

– А это – моя цель, – призналась Минна.

– Да что вы говорите?

– Я делаю украшения из венецианских стеклянных бусин. Получаю их из Мурано, это рядом с Венецией.

– Буду носить их каждый день.

– Когда-нибудь поезжайте в Италию. Вы должны ее сами повидать. Голубизна стекла напоминает мне тамошнее небо. И золото, архитекторы крыли им свои палаццо. Ты видишь, как оно мерцает на солнце и отражается в воде каналов, и тогда понимаешь, что нет ничего невозможного.

– Когда я рядом с вами, я знаю, что все возможно. Минна, пойдете со мной на трибуну сегодня?

– Я не могу.

– Нельзя ли сделать исключение?

– Если бы я и покинула дом, то только из уважения к вам. И конечно, в честь миссис Рузвельт.

– Я знаю.

Гортензия взяла чемодан и шляпную коробку и вышла из дома Минны туда, где ее уже ждал Ники в седане на обочине. Он выскочил из машины, чтобы помочь Гортензии с багажом. Гортензия обернулась, чтобы махнуть рукой Минне в последний раз, но входная дверь уже захлопнулась, шторы занавешивали окна, и Минны нигде не было.

Ники и Гортензия сидели на трибуне, установленной на самой верхушке Гарибальди-авеню, а духовой оркестр школы имени Пия Х играл «Господи, благослови Америку». С высоты городок Розето смотрелся как первая сцена красочного мюзикла. Цвета взрывались на флагах, транспарантах и воздушных шарах, а в садах маргаритки, китайские розы и пионы буйствовали розовым и алым великолепием. Солнце слепило, словно прожектор, в чистых голубых небесах, отражаясь от крыш голубого и серого шифера, который всегда был под стать небу, невзирая на настроение или погоду.

Весь город Розето приготовился к финалу праздника, чтобы присутствовать на прощальной речи посла, благословении города отцом Леоне и завершающем параде.

Платформы с декорациями выстроились на Дивижн-стрит. Там присутствовали: гигантский розовый пирог, сделанный из гофрированной бумаги общиной Святого Роха из Мартинс-Крика, стайка малышей, выряженных с ног до головы в красное, белое и зеленое, чтобы потом, на демонстрации, перевоплотиться в итальянский флаг, и громадная модель швейной машинки на колесах в честь фабричных работниц. Когда все это планировалось, люди немного поворчали, но все же почувствовали себя обязанными явиться, ведь посол принес такую жертву, проделав весь этот путь из Италии, чтобы быть с ними.

Ники облачился в мундир с перевязью, а Гортензия надела воскресный костюм и памятную ленту, не забыв свои венецианские бусы. Все сановники вместе с собранием мэров из соседних городов, а также городской совет – все как один с лентами через плечо – присоединились к ним на трибуне.

Рокко взял микрофон и поприветствовал собравшихся.

– Посол Карло Гуардинфанте почтил нас своим присутствием на юбилее, отмечающем побратимство наших городов. Посол живет в Розето-Вальфорторе, городе в провинции Апулия, откуда пришли наши предки, и это делает нас семьей. У него имеется супруга, Элизабетта, и в следующий раз он пообещал привезти ее сюда, в наше поселение, недавно получившее статус города – единственного полностью итальянского города в Америке. Итак, леди и джентльмены, поприветствуем нашего посла!

Ники сунул руку в карман мундира, чтобы достать речь, стоя у микрофона. Но когда он уже открыл рот, то сложил речь пополам и сунул обратно в карман. Толпа была ошеломлена.

Мэйми проскользнула в толпу и приготовилась слушать.