Валерий Попов - Излишняя виртуозность [Сборник]

— Приехали куда-то, посплю пойду, — сладко зевнул Веня, когда стих шум швартовки. — Гуд бай.

Ему-то, конечно, всё равно — копенгагены, амстердамы, гамбурги: меряй себе плазму... Но мне этот город смертельно важен, впрочем, как выяснилось, только мне: лишь один я мимо зевающего матроса по трапу спустился.

Что ли, рано ещё?.. Семь утра! По-местному — шесть... Ну и что из того? Раньше встанешь — больше успеешь!.. Абсолютно один по пустой набережной шел — лишь знаменитая темно-зеленая Русалочка плескалась невдалеке. И это называется — крупный город, столица страны, мировой порт?

Форт Кастеллет: старинные казармы, застывшие часовые. Препятствий мне не чинили, но и особого энтузиазма не проявляли. Пустынный сквер и наконец какая-то более-менее городская улица — мчатся низкие мощные машины, и все с непрозрачными дымчатыми стёклами: есть ли за ними люди?

Жизнь здесь словно давно закончилась: храмы, памятники — и ни души. Крыши — ярко-зеленая окись. Город цветёт, но какой-то пышно-зелёной патиной. Каменные шершавые камни без окон, лишь высоко, где-то на уровне нашего третьего этажа, — узкие бойницы. Мрачновато! Но, погуляв по безлюдным улицам, начинаешь понимать его закрытость. Леденящая промозглость летит по улицам, мгновенно раздевает тебя до костей. Уютненькое местечко, ничего не скажешь! И тут я увидел за стеклянной дверью какого-то банка плакат фотовыставки с её портретом. Здрасьте! И — до свидания! Как она гениально говорила про эти дела? Елка пахнет два раза, когда её вносят и когда выносят. Хватит! Вынесли, и иголки уже осыпались.

Как культурный человек, я, конечно же, должен посмотреть эту выставку: всё-таки вклад русского человека в чужую культуру! Поехал на трамвае... Недавно я слышал о знаменитом датском композиторе: «Мелодия эта пришла ему в голову в простом копенгагенском трамвае». И мне «в простом копенгагенском трамвае» много чего в голову пришло. Доехал до самого конца: фьорды, суровое море. И там, в глубине скал, — музей современного искусства... Да, нелегко современному искусству в скалах пробиваться! Впрочем, современный, не пещерный холл, хотя сверху, если представить, горы давят. И снова она, но уже афиша на английском. Фотовыставка из серии «История сексуальной революции. Части тела. Выставка вторая». Ах, ну конечно, конечно! Мотя — один из столпов социальной революции, а она — революции сексуальной! А ведь на этих-то берегах и началась сексуальная революция — помню, помню! — лет приблизительно тридцать назад. Теперь все понятно: что-то очень дерзкое надо было придумать, чтобы жизнь в этих суровых краях окончательно не заглохла. Стеклянная стена обрывается над морем, а за ней — невысокие черные волны, чуть «вороненые» прорвавшимся солнцем. Что еще за «части тела» она тут выставляет? Страшно войти. Ее ничто не смутит, любая часть тела будет представлена обстоятельно-подробно. Наконец решился, вошёл. Выставка «Ноги принцесс»! Ну, это ещё, слава богу, ничего, хотя и крепко закручено. «Ноги принцесс». Оказывается, что у многих принцесс ноги-то не ахти! Возбуждает. Рождается мысль: куда же это она с такими-то ножонками, бедная? Ко мне, может? У некоторых — ничего, а у других — даже «ого-го»! И нигде не подписано, где какая принцесса, — огромное поле для догадок, предложений, интриг! То есть со своей революцией Ляля, конечно, прочнее стоит, чем Мотя со своей, социальной... «Ноги принцесс»!.. Это, я думаю, интересно всегда. Вот и выставки конец — не так-то много ног у принцесс. Продаются отличные буклеты выставки — цена «ого-го»! — и тут же приколот плакатик, что все желающие могут сообщить свое мнение о выставке по такому-то телефону, и тут же скромно (или нагло?) стоит аппарат. Позвонить, что ли? Сказать, что её ноги соблазнительней, чем ноги принцесс? Может обидеться: решит, что мне выставка не нравится... Совсем заробел! Хватит! Ходил я уже «Ильичом» на её выставку через Финский залив — в тот раз, к счастью, не дошёл... Явился бы перед ней страшный, с коловоротом! Фу! И сейчас считайте, — нету меня!

Снова оказался в центре города, заглядывал в окна-бойницы: ни души. Единственное, что этот город оживляет, — ноги принцесс. Памятники на постаментах стоят — зелено цветут. Вспомнил, как этот остров называется: Зеландия! Зе-лан-дия! — повторил. К счастью, не Новая, а то как бы я отсюда добирался?.. Хватит — ходил уже в Финляндию...

Парк Тиволи. Королевский дворец. Королевские гвардейцы в карауле, в добротных чёрных шинелях с белыми портупеями, в чёрных высоких меховых шапках. Молодцы! Видно, в гвардию самые умные попадают — держат свои головы в тепле, не то что остальные зеландцы — идут себе нараспашку, в лёгких курточках, без шапок, словно они в душной Новой Зеландии живут!

Ну, умён я! Умён, что к Ляле с очередной глупостью не явился — насчёт Зазубрина, который переродился. И так-то она ко мне не очень, а тут с ерундой. Я даже вспотел, несмотря на всю эту промозглость, сорвал кепчонку, вытер пот с виска. Эй, молодец! Расслабься, расслабься!

Расслабился элегантно. Оказалось, что жизнь в Копенгагене ещё не полностью замерла. Вышел в пешеходную зону, на канале стоят старинные корабли-ресторанчики, на берегу — пивные с дубовыми столами. Родина знаменитого пива «Туборг» и я! Надратского снова встретил, повспоминали ещё... Да, гуляли мы славно — теперь так уже не погулять. Кот тогда в пьяном угаре километрами сочинял стихи со знакомыми рифмами: «Кто ливер чистил, весь избитый»... Расслабился наконец... Решил поменять пивную точку и увидел, что рядом катится знакомая машина. Откуда? ...Что за чушь? Белая женская ручка оттолкнула дверцу. Снова ударило в пот. Она? Быстро уселся. Луша! В строгом чёрном пальто, я бы сказал, в суперинтеллигентных очках. А чья же это машина? Даже запах знакомый! Затряс в недоумении головой... Не вспомнить!

— Еду на работу, — скромно проговорила Луша...

Она здесь работает?! А как же сталинизм? Вроде бы к сталинизму я ее надежно пристроил? Почему здесь? И я вспомнил, чья машина! Кота! Неужели они так близки, что он, при его жадности, ей машину дает? Но спросить, ясное дело, не решился. Вышли у какой-то витрины. Вошли — то ли аптека, то ли пивная, не понять. Строгие мраморные столики, скучные фикусы, но люди и пиво пьют, и лекарства покупают. Луша в подсобное помещение меня провела, и тогда я окончательно обомлел: во всю стену огромный плакат. Ильич! «Правильной дорогой идёте, товарищи!» И пальчиком ласково крутит у виска. Знакомое произведение! Но здесь-то оно откуда? Конспиративная точка? Место передачи листовок, динамита? А я зачем? Для респектабельности? Мол, и современная интеллигенция к нам льнёт? Сама вдруг прильнула.

— Как я скучаю по России, Валерий Георгиевич! — жадно выдохнула.