Валерий Попов - Сон, похожий на жизнь [Повести и рассказы]

Отошел к ним.

— ...Ну и кто вам это сказал? Димуля? — доносился его басок. — Димулю расстреляю лично. Всё!

— Да... хорошо ты пообщался с народом, — не выдержал я, когда мы вышли.

— Я не оратор. Производственник, — произнес он так, что сразу стало ясно, что важней.

— То есть будешь все делать как надо?

— А кто, коли не я? Пешки назад не ходят!

Зачем-то обогнув комбинат, подошли к дымящейся глади. Ад. По берегам поднимались черные насыпи, тоже дымящиеся.

— Гнилой конец? — озарило меня. Будем гулять?

Но настроение было другое.

— Мальцом еще с корешами бегал тут, — вздохнул Пека, ныряя в воспоминания. — Отдыхали тут раньше. У водоема. — Мечтательно вздохнул. — Раз за ту вон сопку зашли. Там березки были насажены. Глядим — здоровая баба, голая, вагонетчица с шахты, на березку налегла, согнула, а сзади мужичонка охаживает ее. Маленький, но... Березка скрипит, гнется!

Да. Щемяще!

— А баба та: «За титьки держи! За титьки!» И тут же мильтон пьяный стоит, корит ее.

Картина кисти передвижника «Отдых шахтеров».

— ...«И не стыдно тебе, Егоровна», — мильтон икает. Ну, баба, закончив свои дела, наконец слезает... с березки, подходит к нему. И мощной рукой вагонетчицы накатывает по лицу! То есть он оказывается морально не прав. Фуражка по ветру покатилась. А она поплыла, как лебедушка... — Пека сладко вздохнул. Понимаю, что перед подвигом он хочет припасть к истокам, набраться народной мощи.

— И батю тут помню... — Он слезливо огляделся.

Куда ж без бати?

— Народ весь на отдых расположился... А батю как раз в канавщики перевели. И вдруг на обрыве терриконника — как Медный всадник — батя на мотоцикле! В трусах.

Это уже как-то успокаивает.

— «О!» — все батю увидели. Где он — там кино!

Надеюсь — и на сына это распространяется?

— Оглядел всех с высоты... И — газ! И на мотоцикле с обрыва! Вот так вот... Огромные пузыри. Все вокруг на ноги повскакали — как, что? Томительная пауза... Потом батя вынырнул, чубом мотнул. Не спеша выкарабкался на берег. Оглядел всех: «Кто-то, может быть, что-то против имеет?» Глаз тяжелый, мутный у него, никто не выдерживал! Скатал прилипшие трусы. Ну — прибор до колена. Выжал их не спеша. Не спеша натянул. Удалился. А мотоцикл только через неделю нашли.

Да-а, кино... Но для студии оно вряд ли пойдет.

— ...Помню, как батя все кулаком бацал: «Мы не р-рабы!»... Знаешь, как называют меня тут? — внезапно спросил. — ...Подземный Чкалов!

Но Чкалов, насколько помню я, в конце разбился, упал со своим самолетом на склад дров. И Пека это знал.

— С кем бы застрелиться? — Он призывно озирался, но я отводил глаза.

Засну! Может, хоть во сне приснится какой-то позитив. Но заснуть не вышло. Напрасно дергал куцые занавески — безжалостный белый свет. В сочетании с абсолютно пустой улицей за окном возникает ощущение ужаса!

Смежив веки, я только тихо стонал — не разбудить бы Пеку. Свет пробивается даже сквозь пленку век — и никуда не денешься! И вдруг — громкий щелчок, и свет стал в сто раз ярче, залил глаза. Пека включил лампочку! Зачем? Издевается? В отчаянии я открыл глаза. Пека стоял под абажуром, держа на весу тяжелую книгу... Читал! Нашел время! И место. В условиях белой полярной ночи свет зажигать. Что хоть он там читает? С кровати свесившись, разглядел: Монтень, «Опыты».

...Перед рассветом (каким, на хрен, рассветом!) я вроде немного задремал и тут же был разбужен надсадным кашлем за стеной. Сосед наш все понимал и в промежутках между приступами кашля шепотом матерился, как бы тем самым извиняясь.

— Да, каждое слово слышно! — не удержался я.

— Значит, каждое слово должно быть прекрасно! — рявкнул Пека.

Носитель кашля перешел в кухню, которая находилась за другой стенкой, и кашлял там. Пека вышел с чайником. Сосед начал что-то недовольно бубнить, но Пека снова гаркнул:

— С началом прекрасного дня, дорогой товарищ!

Вернулся с чайником.

— ...Ну ты как? — спросил я его.

— Нарисуем.

«Театр» был полон — все сопки уставлены людьми, и разговоры, ясное дело, шли о «премьере».

— Если быстро выкатят вагонетки с рудой — значит, не уходили от взрыва с горизонта, сразу гребли. Хотя бы один в экскаваторе должен остаться. Вот так!

— Забоится!

— Чкалов не забоится!

Так рождается эпос. В двенадцать утра — я уже как-то стал отличать утро от вечера — по сопкам пронесся последний вздох, и все затихло, как перед увертюрой. И вот донесся «удар литавр», сопки вздрогнули. Ну! Пошла томительная пауза. «Театр» был во мгле, освещена лишь «сцена» — рудничный двор. И вдруг — Пьяная Гора осветилась солнцем! На мгновение выпрыгнуло, как поплавок, — и почти тут же скрылось. Не подвело! И тут из тоннеля у нас между ног пошла за электровозом сцепка вагонеток с рудой... «О-о-ох!» — пронеслось по сопкам. На последней «грядке» руды, выкинув вперед ноги в грязных сапогах, лежал Пека. Все! Во всем «театре», словно волной, посрывало каски. Пека был недвижим. Меж ног у него белело что-то длинное... Лопата? И тут учудил? Или что это? Не разглядеть. И вдруг «это», метра полтора белизны, стало медленно и как-то угрожающе подниматься! И наконец ручка лопаты (то была она) приняла строго вертикальное положение. Вот так! Все каски беззвучно взлетели в воздух, потом докатился рокот: «Ур-ра-а!» Открылись воротца комбината, и «катафалк» скрылся в дымном аду.

— Да он мертвый был. Не понял? — говорил сосед по «ложе». — С того света вставил всем!

— Был, но нету, — в больнице сказали мне. Кинулся в «шайбу». Полный шабаш! Пека с Опилкиным и другими соратниками плясал боевой уйгурский танец, а кто не плясал — бил ладонями в такт! Ворвался Кузьмин, обнял Пеку, что-то ему сказал. Расцеловались. Подплясали ко мне.

— У меня сын будет! — крикнул Пека сквозь гвалт.

Кузьмин, видимо, сообщил ему. «Награда нашла героя».

А может... это мой будет сын? Формально я сделал все, что в таких случаях положено... Вдруг? Размечтался! С дочерью разобраться не можешь — а еще сына тебе!

— Не волнуйся, — я обнял Пеку, — я пока позабочусь о нем.

— Во! — Пека подарил любимый свой жест.

Этим же жестом и провожал.

— Собирайся в темпе, сейчас вертолет летит санитарный, в аэропорт забросит тебя. Только быстрее давай, им еще надо в стойбище лететь, там сразу трое рожают.

— Надеюсь, не от тебя?

Пека радостно захохотал.

Ветер от винта кружил мусор, Пека метался внизу, в шикарных своих шубе и шапке, в длинных патлах искусственного меха, кружимых ветром, радостно бил по сгибу руки, сразу несколько его громадных теней плясали по сопкам...

И на «Ленфильме» вдруг все это страшно понравилось, даже все приветствовать стали друг друга Пекиным «жестом от локтя», как я показал, — все, включая директора. Новые времена!