Валерий Попов - Сон, похожий на жизнь [Повести и рассказы]

— Паспорт, — он скучающе протянул руку.

Страшные галлюцинации, что снятся и мерещатся всем нам, просто и буднично превращались в реальность. Неужели уже никогда больше я не смогу идти в ту сторону, в какую захочу, и столько времени, сколько захочу?

В теперешней жизни как-то все перепутано, не ясно, где черное, где белое, иногда делаешь вопреки и чувствуешь, что делаешь верно, а иногда вроде правильно, а тошнит... как тут разберешься — где верх, где низ, где зло — и откуда ждать помощи? Неоткуда, похоже, ее ждать!

Я вспомнил вдруг давнее школьное утро, когда меня обвинили в курении, и я должен был доказать, что шел это пар, а не дым. Я ведь был пионер, атеист — и в то же время как азартно я ждал, как верил, что какая-то помощь должна прийти! Как горячо я этим дышал — и выдышал, кстати, горячую струю... способен ли я на такое теперь?

Дежурный вдруг оцепенел с ручкой на весу. Я тоже застыл... и вдруг почувствовал... происходит!

Он вскинул на меня глаза... ну — что, что? — торопил его я. Но он молчал. Потом снял вдруг жесткую фуражку, перерезавшую лоб красной вмятиной, вытер пот... и вдруг перевернул протокол ко мне, чтобы я смог его прочитать. Чудо росло на моих глазах, легко отменяя привычное: задержавший дает посмотреть протокол задержанному, как бы советуется!

Я начал читать — и чуть не подпрыгнул:

«Одиннадцатого сентября сего года я, патрульный Вязовского отдела милиции Попов Валерий Георгиевич, задержал Попова Валерия Георгиевича...»

Мы захохотали. Да — чудо было немудреным — но зачем мудреные-то чудеса, в таком месте?

— Да-а... фокус! — он тоже растрогался. Потом скомкал протокол. Потом расправил, положил в стол.

— Ребятам эту хохму покажу — обхохочутся!

Не удержавшись, я подошел и чмокнул его — все же не часто бывает такое! В моей жизни в первый и, наверно, в последний раз.

— Но-но! — испуганно отстраняясь, рявкнул он. Действительно... «при исполнении»! Пока чудо не растаяло, надо «таять» самому.

— Спасибо! — уже на пороге сказал я... Но — кому?

Потом, покидая эти места — увы, на поезде, а не на машине, и слегка уже приустав, я размышлял о происшедшем: а было ли что-то? Что же необыкновенного в том, что в этих местах, где бродили еще наши гены, встретился мой «буквальный» близнец?.. Да — но в какой момент!

Потом, уже ночью в вагоне, я думал: какой все-таки ехидный старикашка — этот всевышний! Зачем ему нужно было показывать свой светлый лик именно в кутузке — неужто не мог уж подобрать более симпатичной ситуации?

...Да нет, уже под утро понял я, все правильно! Чудеса не бывают неточными — и это тоже точное. Я бы сам морщился от пошлости и ненатуральности, если бы, скажем, умильные пейзане встречали бы меня на границе области сочными дарами. Я бы узлом завязался от стыда! А так — все правильно: получил помощь в несколько иронической, издевательской форме — в духе моего теперешнего характера! Не целлулоидного же мишку класть в изголовье моей постели?

Но — ясно, он меня видит, причем — именно меня, а не кого-то вообще!

...Но до этих благостных размышлений в поезде прошло немало мытарств.

Транзистор для моего электронного зажигания Платон, конечно же, не достал (да и мог ли и, главное, — пытался ли достать? Большой вопрос!). И вообще — все оставшееся время он был со мной крайне суров, даже не поблагодарил за гнилые помидоры, которые я добыл с таким трудом. Ну и правильно, наверное... А что бы я хотел? Чтобы он носил меня в сортир на руках? Я бы и сам не согласился!

Зато он охотно отбуксировал на своей «Ниве» мою колымагу до железнодорожной станции — это, я думаю, важнее сладких слов и слезливых объятий.

В товарном тупике по наклонным рельсам мы вкатили мой драндулет на открытую платформу. Распорядителем почему-то был заика, от которого невозможно было даже добиться — точно ли в Ленинград пойдет эта платформа?

— В Ле-ленинград — а к-куда же еще? — несколько неуверенно говорил он.

Как будто бы мало у нас городов!

Безуспешными были и мои попытки прикрыть машину хоть каким-то брезентом — подобные речи здесь встречались просто с изумлением: что значит это слово — «брезент»?

— А они нарошно так сделали, шоб нихде ничего не було! — усмехнулся Платон. После чего, крепко пожав мне руку, он убыл. Осталось ли у меня о нем плохое впечатление? Да я бы не сказал. Все-таки какой-то блеск разума, в общем море хаоса, его украшал.

Полоса безумия и бесчеловечности началась дальше. Когда должна была поехать моя машина (на платформе), никто не знал. Да и двинется ли она отсюда вообще? Квитанция, размером с трамвайный билет, которую мне выдали вместо машины и уплаченных денег, беспокоила меня. Выдадут ли мне по ней машину? Не очень-то похоже!

Билет для себя я достал лишь на послезавтра... не возвращаться же на это время к Платону? Придется ночевать на вокзале. Но оказалось, что и эта фраза, как бы проникнутая унылым пессимизмом, на самом деле — полна необоснованной бодрости... Ночевать на вокзале? Ишь, чего захотел! Вечером, когда я пытался задремать на скамейке, я вдруг увидел, что под напором женщины в горделивой железнодорожной форме целые ряды пассажиров снимаются и уходят из зала. Может, наивно подумал я, она заботливо провожает их на поезд? Но такого уже не будет в нашей жизни никогда! Чем ближе она подходила, тем ясней по ее лицу я понимал, что она просто гонит людей!

— Но почему же? — воскликнул я, когда она «срезала» наш ряд.

— Позвольте не вступать с вами в полемику, — проговорила она. — Это — вокзал! Учреждение, а не ночлежный дом! У себя же в учреждении вы не остаетесь ночевать?

Одна не особенно крупная женщина выгнала в ночь, на холод, несколько тысяч человек!

Новый, элегантный, стеклянный — и, главное, абсолютно пустой и чистый вокзал сверкал перед нами, как хрустальная люстра. С дорожной свалки, из зарослей полыни мы смотрели на это сияние, как волки на костер — и почти что выли. От холода, от комаров, и главное — от отчаяния! Неужели же теперь всегда будет только так?!

Часов в семь утра, потеряв все человеческое, мы, отталкивая друг друга, ломились в милостиво открытые двери. Главное было — захватить кресло — «не заметив» или оттолкнув устремившуюся на это же место старушку. Когда, наконец, все, кто сумел, расселись по сиденьям и попытались погрузиться в сладостную дрему, — из кабинета вышла та же неумолимая женщина и начала, методично обходя ряды, поочередно встряхивать задремавших:

— Просыпайтесь! Спать на вокзале не полагается! Сидите, пожалуйста, прямо!

Я не отрываясь смотрел на нее... может, я все же заснул и это ужасный сон? Да нет... уж больно это похоже на нынешнюю реальность! Ну а где же хотя бы дуновение разума, доброты? Неужели это исчезло навсегда и всевышний навсегда прекратил свою деятельность? Видимо, так!