Валерий Попов - Избранные [Повести и рассказы]

В железном кузове, скошенном ковшом, нас кидало, как кегли. Ветер рвал слова, забивал глотку — однако Никита обрывочными фразами передал суть. Все, по его словам, было настолько блестяще, что дальше некуда. Случайно встретившись с ними в магазине (сказав «с ними», он застенчиво кивнул на кабину), немножко выпили, а потом все пошло настолько замечательно, что он не мог не вспомнить про своего лучшего друга, то есть про меня, и, вырвавшись из потока наслаждений, примчался. И вот мы несемся!.. Куда? Местность становилась все более дикой — но не в смысле природы, а в смысле ужаса. Каменное ущелье без единого листка — и глыбы камня, раскиданные какой-то чудовищной силой.

— Взрывной карьер! — пояснил гордо Никита. По гордости в его голосе я смекнул, что дамы, к которым мы летим, имеют непосредственное отношение к взрывному делу, — и он это подтвердил. Это радовало. Местность становилась все более зловещей... что, видимо, говорило о том, что работа-то идет как раз успешно. Вот мелькнул экскаватор, сгребающий ковшом камни и с грохотом ссыпающий их в самосвал, точно в такой, на каком мы ехали. И в кабине экскаватора, и самосвала были женщины. Увидев нас, экскаваторша захохотала, перекрывая грохот:

— Эй, Самсонна! Нам оставь!

Что, интересно, она имела в виду?

Наконец мы тормознули у крутого обрыва. На краю его, над нами, тянулся барак. Вдруг оттуда посыпался грохот, и я испуганно прикрыл темя руками.

— Это дискотека у них, — застенчиво пояснил Никита.

Коля-Толя нас встретил, как падишах.

— Что за бардак в форме одежды? Оденься адекватно. Все! Гуляем по-жесткому!

Что это значит — я вскоре начал понимать.

Сначала камнебойщицы не могли успокоиться после жаркой работы, перекрывая грохот музыки, выясняли отношения.

— Если ты еще так поставишь заряд (видимо, бригадирша?), я тебе его засуну знаешь куда?

— А чего ж мужиков тут нет?! — я тоскливо озирался.

— Согласно законам амазонок — убивают их после... использования, — интеллигентно объяснил Игорек.

— Понятно...

После совместного распития спиртных напитков отношения несколько потеплели.

— Городски-и-и цви-ты! Город-скии-и цвиты! — неожиданно тонкими голосами запели хозяйки.

Я пытался вспомнить, где совсем недавно слышал эту песню. И вспомнил: ее пела мать Коли-Толи, бедная женщина, на какое-то время спасшая нас от лишений на канале Грибоедова. Как недавно, а кажется — как давно. Навернулись слезы. Здесь, где не было ни города, ни цветов, песня эта звучала особенно жалостливо. Никита наматывал слезы на кулак. На самом деле он только и мечтал о сближении с народом, поэтому и держался порой так испуганно-горделиво, и вот наконец сближение с народом произошло — и, что удачно, с женской его частью.

— Ладно... Пошли! — утирая слезы огромным кулаком, аж сама бригадирша сгребла Никиту.

С песней «Городски-и цви-ты, городски-и цви-ты!» они удалились. Причем Никита пел тенором, а она — басом. Один глаз ее был завязан... Циклопша! Мы переглянулись: кто следующий? К счастью, нам быстро удалось напиться до полной недееспособности и заснуть прямо под грохот музыки... Проснулись мы, пожалуй, от тишины. Среди нас не хватало лишь одного. Я вывел орлов проветриться. Было хмуро и зябко.

— Надо спасать нашего Одиссея. И валить, — сказал я. — Кто пойдет?

— Я-а! — Коля-Толя сказал, зевая и потягиваясь, явно собираясь там заснуть и сделать нас пленниками навеки.

— Я пойду, — произнес я.

— Молодец, — отвесил мне Коля-Толя комплимент. — А то я уже сбросил тебя со счетов!

— Как бы я тебя откуда не сбросил!

— О... гляди!

Никиту мы неожиданно обнаружили тут — он стоял над самым обрывом, в шортах и ватнике, и крупно дрожал. Увидев нас, он обрадовался и как-то испугался.

— Она стихи мне читала... свои! — произнес он почему-то шепотом. Пришлось мне натянуть на себя маску циника, резко заявив, что от стихов одни неприятности. — Никита вздохнул.

— Уходим? — полувопросительно приказал я.

— Она говорит... — Будто он уже в ее бригаде — «она говорит»! — что скоро еще змеевщицы должны подойти.

— Кто?

— Змеевщицы, — глухо произнес он. — Доильщицы змей. Из соседнего змеесовхоза. Змеесовхоз развалился... так что сил много у них.

Мы постояли.

— Еще зверовщицы подойдут...

— Все! Валим! — я сделал первый шаг.

— А твоя баба там... как? — хватаясь за Колю-Толю, как за камень спасения (оборот правильный), Никита с надеждой кивнул на барак.

— Моя баба — это которая с кляпом во рту! А эти — слишком много трендят! — сурово произнес Коля-Толя.

— Ну... тогда пошли. — Никита сломался.

Поднимался бледный рассвет. Пейзаж вокруг был такой, словно наши ударницы-камнебойщицы добрались до Луны. Завораживали время от времени встречающиеся таблички: «Внимание! Вы находитесь в зоне взрывных работ. Три продолжительных гудка — взрыв. Четвертый гудок — отмена взрыва». У одной из табличек нас накрыл унылый гудок... Достаточно ли он продолжительный?.. Достаточно. Достаточно продолжительная пауза — и второй гудок... тоже достаточно продолжительный.

— Но третьего может ведь и не быть? — встрепенулся Никита в паузе. Но тут унылое пение донеслось с небес.

— Поздняк метаться! — спокойно Коля-Толя сказал. — Стойте... и рот пошире откройте — меньше волна в перепонки бьет.

Третий, продолжительный, оборвался... Мы стояли, разинув рты... Перепонкам это, может быть, и поможет — но как насчет прочих органов?

...Четвертый тягучий гудок! И только мы, защебетав, двинулись, как снова потянулся гудок. Первый... Потом — второй... Третий. Мы долго стояли, разинув рты... Четвертый.

— Ну все! Мы так не уйдем! — сказал я. — Это они играют с нами так. Секс учит, что «до того» должны быть любовные игры... Пошли!

— Для кого до, а для кого и после, — уныло сказал Никита, плетясь позади.

— Для тебя сделали исключение, — ласково пояснил Игорек.

И лишь мы отплыли — послышался взрыв, и град огромных камней обрушился рядом. Циклопши, как им положено, провожали нас... Но Одиссея нам удалось спасти.

...с трудом переводили дыхание, и лишь Коля-Толя был бодр. Сразу же, как только отплыли, он резко предложил нам причалить в соседней бухте, где, он точно уже знает, все будет «тип-топ». «Отличные бабы! Зуб даю!» Но его зубами и бабами никто не заинтересовался — после великанш-циклопш чувствовалась некоторая апатия. Тем более, они так раскачали Ладогу — только держись! Ветер свистел, срывая белое кружево с черных волн. Открывалось вдруг дно, мы скользили прямо на камень.

— Ну так идем или нет? — отражая золотым зубом вспышку молнии, требовал Коля-Толя.

— Нет! — пришлось роль капитана взять мне. После циклопш Одиссей наш как-то потерял всю уверенность. — Обросли эпосом достаточно!