Валерий Попов - Избранные [Повести и рассказы]

И жена разрумянилась.

— Все! Переворачивай картошку! Схожу...

По пути в туалет на свой жалкий жучок глянул... ну ничего. Пусть будет. Теперь нас «высший предохранитель», как Бог, хранит. Бог сохраняет все!

Спустил штаны, приготовился к блаженству... Нет. Встал, натянул. Что-то тут не то! Странный запах. Что-то горит. Через круглое отверстие заглянул в бездну. Там все обычно. В коридоре глянул на свой «жучок». Безмолвствует. Не кажет больше «фиги» — закоротили ее. Выскочил на террасу. Горим! Мало того, что горит картошка — это дело обычное у нас — пахнет горящей пластмассой! Где-то рядом. Тройник, в который воткнуты вилки холодильника и двух плиток! Схватил его — и он у меня в руке остался, прилип горящей расплавленной массой — не отлепить! Махая, бегал под соснами, потом опустил руку в ведро. Потом отлеплял застывшую массу, и тут увидел: из под кровли дым идет: «высшая фига» горит, но палец не выскочил. Мистика! И от стен уже дым... нет еще А как же предохранитель? Он же не пропускать должен такой ток, прерывать! Поднял крест, сколоченный, приложил к стене. Мокрый! Но вскарабкался по нему! Вывинтил пробку — но в гнезде фольга осталась — раскаленная, светящаяся. Мастер «жучка» из фольги поставил, за двести рублей! Надо вырубать все! И фольгу из гнезда выковырять скорей! Стал ручкой выковыривать — основным орудием труда своего — но, к сожалению, она оказалась металлической. Вспышка! И — тьма!

...На крест, говорят, свалился! Когда я открыл глаза, сматериться хотел, но не вышло: какая-то ночная экскурсия стояла, смотрела на меня.

Потом я спал. Верней — спали мы. Верней — пытались заснуть. Ночью я слышал, что отец упорно карабкается на сломанное крыльцо — обязательно там надо ему ходить в уборную: стесняется, мимо нас. Вскарабкался. Потом — спустился. Молодец!

А я про мастера думал: совесть когда-то пробудится у него? Проснулась, неожиданно, в пять утра! Чуть задремав, я очнулся от стука. Пять утра! Самое время для пробуждения совести! К половине шестого она стала засыпать: удары все реже раздавались. Я вышел.

— Ну как ты? — он протянул мне руку.

— Извини. Руку тебе не могу подать... Ожог.

Потом я ехал, уже к другому доктору — и тут мобильник зазвонил. Никак не могу по-новой приладиться: то правое ухо не работает, то правая рука. Ухватил все-таки левой рукой.

— Алле. Это Серж. Наслышаны о твоем подвиге у будки. Приезжай — все хотят тебя видеть. Запиши главный телефон...

Но тут запел талантливый нищий, и волшебного номера я не узнал.

Уровень наших «мальчишников» падает с каждым годом. Когда-то мы встречались в шикарных барах, потом вдруг почему-то был избран бар «Патриот», декорированный маскировочной сетью, с официантками в форме разных родов войск. Тот бар был дешевле, но к недостаткам можно было отнести агрессивность клиентуры, заполняющей бар — как-то связанной с военными действиями или, во всяком случае, настроенной на них.

Потом мы уже стали встречаться в каких-то столовках, где закуску нам выскребали со дна кастрюль сердобольные поварихи в мятых халатах, постепенно переходившие с нами на ты и даже благосклонно участвующие в наших пирушках. Заканчивались они, как правило, всё более трагически — потерей важных документов, попаданием в милицию.

— Процесс оскудения и опаскудения! — с хохотком говорил Жос, именитый филолог.

Неизменным оставалось лишь одно. Наш друг Стас, моложавый и подтянутый, единственный из нас, кто почему-то почти не изменился за эти десятилетия, вежливо пропустив с нами по паре рюмок и дождавшись, когда процесс уже становился неуправляемым, скромно вставал и прощался.

— Ясно! К очередной бабе! — восклицал, например, Андрей.

— Увы! — произносил Стас. — Дела!

— Знаем мы эти дела!

Мы любили Стаса и даже гордились им: хорошо, что хоть кто-то из нас держит форму!

— Отдувается за всех нас! — иногда мы вспоминали его к концу вечеринки, радуясь, что нас это уже не касается...

Но однажды — коснулось. Мы только расселись в душном подвале, бывшей котельной, а ныне «Бистро», в трущобах Васильевского острова, в дряхлом и слегка сельском Тучковом переулке, как вдруг Стас встал и начал откланиваться.

— Рад всех вас видеть в отличной форме — но вынужден попрощаться!

— Да — нас ты любишь все меньше! — с горечью произнес Серж, главный организатор и энтузиаст наших всё более редких посиделок.

— ...а баб всё больше! — добавил я.

Стас вдруг остановился в дверях и посмотрел на меня с какой-то надеждой.

— Надеюсь, друзья, я не слишком вас огорчу, если украду у вас Вэла?

Я, не сумев скрыть своей радости, встал. Я уже знал, что через полчаса все начнут обсуждать проблемы своих дряхлых автомобилей, а тут — хоть какая-то жизнь.

— Что — один уже не справляешься, друг нужен? — зычно рявкнул Серж, и друзья отрывисто хохотнули и с облегчением заговорили о поршневых кольцах.

— Извини, что вырвал тебя из столь приятной компании, — натянуто улыбаясь, произнёс Стас. — Но, мне кажется, ты один ещё вменяем...

— Спасибо.

— А проблема серьёзная?

Веселиться с собой не брал, а вот как проблема — то сразу!

— Увы, да!

— Я знаю её?

Да-а-а... Дочь его Катька — это другой разговор!

Разговор продолжался в аптеке — мы зашли купить лекарств, и как-то... присели... пригрелись. Публика приятная была — в основном, старая интеллигенция, нашей закалки... В общем — поняли бы нас, если б того мы хотели.

Да-а. Катька — это особый разговор... Кое-что я о ней, конечно, знал. Но с батей её не делился. А так... Чего ж не поговорить? Тем более — в аптеке. Всё под рукой...

— Когда ты видел её... в последний раз? — спросил меня он.

— Да в детстве ещё... когда мы ещё семьями собирались, — честно соврал я. Конечно, видел я её в ещё нескольких весёлых местах... но она шаловливо прижимала пальчик к губам... и я помалкивал. И ни к чему это знать отцу.

— Ну — ты знаешь, конечно — Финэк, красный диплом, — с остатками былой гордости произнёс Стас.

Я послушно кивнул. Это было — не отнять.

— Потом, наверно, слыхал — стажировка во Франции... — раньше он говорил это более гордо. В те годы считалось, что успешные дети — это те, что за рубежом.

Но оказалось вдруг, что и за рубежом бывает не всё гладко... От человека зависит. «Катька там... вроде замуж намылилась», — однажды сказал мне Стас, не совсем как-то уверенно. «Да? И кто он? — по возможности оживлённо спросил я (у меня тогда были свои проблемы). «Да какой-то оружейник Просперо», — хмуро пошутил Стас. Мы улыбнулись нашей любимой сказке. «Если серьёзно — какой-то оружейный бизнес у него. Катька сидит пока с его больной матерью — в провинции, в Оверне. Как только старушка... поправится — тот сразу жениться хочет». Но потом — то ли старушка оказалась долгожительницей, и им терпения не хватило, то ли что... Катька вернулась — но на неделю, и твёрдо сказала отцу, что останется во Франции «по-любому» (восхищённый её твёрдостью папаша, рассказывая мне, сохранил даже молодёжный сленг). Потом у неё появился новый. Тут это вряд ли Стас так бы спокойно терпел бы — но там — всё считалось замечательно. Но, постепенно, он терпение стал терять. История её второго зарубежного брака, увы, столь блестящей не была, как история первого, несостоявшегося. «Да собираются, вроде... да только вот вида на жительство у него нет». «Как? Он разве не француз?» «Ну... в Париже живёт. Но — из Африки». «А». Потом: «Ну, вроде как вид на жительство дали ему. У них — если кто умудрился проучиться целых десять лет — тому вид на жительство дают. И мудиле этому удалось. Теперь этот Селифан...» «...Как?» «Селифаном его зовут! Отец его — из Африки тоже, естественно, — в Техноложке у нас учился, и Россию безумно полюбил. Особенно — классику». Но — Селифан — это, вроде, слуга? Или даже, кучер?» «Ну, может, он что-то перепутал. Жителю Африки это простительно. Ну, в общем — Селифан. А я его зову — мудила с Нижнего Тагила!» — признался Стас. — «Ну, в общем, специальность он всё-таки получил, и они, наконец, женятся». «Ну — это же хорошо»... — неуверенно сказал тогда я. — «Специалисты, вроде, у них хорошо получают?» «Но ты не спрашиваешь — какую специальность он получил!» — взвился Стас. «Да. Я не спрашиваю. Потому что боюсь!» «Правильно боишься», — прогремел Стас — «...Священник!» «Ну... это же хорошо! Священники тоже котируются у них. Собор Парижской Богоматери... то, сё. Только, по-моему», — я вновь испугался — «Им жениться запрещено?» «Он православный священник!» «Да? А разве есть у них такая специальность?» «Он отыскал! И теперь, представляешь, он звонит мне, глубоко неверующему, и спрашивает меня — не могу ли я похлопотать в нашей епархии, чтобы их с женой (ты понимаешь, кого он имеет в виду?!), чтобы их с женой отправили бы в какую-нибудь глухую сибирскую деревеньку, где есть приход! Я отказал! Во-первых, мне жалко Катьку, которая окажется в глухой деревне с таким мудаком. Во-вторых, мне даже немного жаль тех богомольных старушек, которые умиленно ждут нового батюшку, и вдруг приезжает — негр! Они решат, что наступил конец света — и будут правы!» И предпоследние сведения, которые он сообщал мне: «Представляешь — они уже здесь. Я напрягся, им квартиру купил. Никакого прихода он, естественно, не получил. Так этот говнюк теперь проводит всё своё время с бомжами. Говорит, что это его долг! Я велел Катьке выгнать его!» «...Выгнала?» «Надеюсь, да».