Валерий Попов - Две поездки в Москву [Повести и рассказы]

— Извините, — говорит.

Ушел.

А меня все та мысль не отпускает: «...ну что такого особенного могла она ему навернуть? Ну, баночку сайры, ну, скажем, щука в томате (по консервам если идти), ну, баночка паштета... и все!»

— Вы что-то сказали? — полковник встрепенулся.

— Да нет, ерунда...

«...Ну, скажем, угорь копченый, рубец отварной с кашей, гусь жареный с яблоками. Ну, ладно уж — кладу раков, десятка два, язык холодный кладу... А хрена, наверно, и нет! А что это за еда, без хрена?»

Разгорячился так, разжестикулировался!

Полковник говорит:

— Чего это вы все время там бормочете?

— Да так, — отвечаю. — Ничего...

Вышел полковник покурить, отдохнуть от такого соседа, и тут же на меня сразу других два попутчика набросились.

Женщина, гладко причесанная, в очках:

— Как вам не стыдно, молодой человек? Как вы смеете так себя вести со старшим? Мы же видим, как вы на его сверток смотрите!

Как я смотрю? Обыкновенно смотрю! Свои же люди...

— И правду говорят, — женщина к нарукавникам поворачивается, — что нахальство — второй талант!

Тот сразу так кивает, недослушав.

Стала рассказывать, горячо, как дворничиха в их доме, подлая, тридцать лет готовилась, ждала момента, и захватила-таки комнату, десять сантиметров!

Мужчина кивает, с наслаждением.

— Да, — говорит, — умеют некоторые люди устраиваться! Вот мне тут рассказали... один заведующий пельменной что придумал, умная голова... Были в меню у него: пельмени натуральные — сорок копеек и бульон с пельменями — тридцать девять. Так что он придумал, умная голова? Бульон с пельменями в более дорогостоящие пельмени натуральные превращать! Выпьет бульон — копейка в кармане! Сто бульонов за день выпьет? Выпьет! Рубль в кармане — ежедневно! Потом, правда, раскрыли как-то. Посетитель один опытный попался: «Что это вы, говорит, мне даете?» Так и тут он выкрутился — представляете? Ревизии идут, а он притворился мертвым! Похоронили его, а в гроб трубочки провели: одну для воздуха, другую, опять же, для бульона.

— Да-а-а! — говорю я, потрясенный рассказом. — Довольно сомнительная карьера! Какой-то сдвиг у вас в мозгу, дорогие мои!

Женщина на меня не реагирует. Рассказ же гражданина, чувствуется, в самую точку попал.

Кивает так, с наслаждением.

— И не говорите! — говорит.

— Умеют! — мужчина языком цокнул.

И что интересно — уверены, что общаются на полную катушку. Что уж кто-кто, а они-то уж знают жизнь, что почем!

Вместе вздохнули так... выдохнули...

Сблизились на моей почве!

— Ну, а вы сами-то как? — спрашиваю.

— Мы-то что! — со сладострастной такой покорностью вздохнули.

— Вот вы, например, — к женщине обращаюсь, — ведь лет еще вам сорок, не больше...

— Мне, — говорит, — тридцать один год.

Не смог я скрыть своего изумления.

— Вы... — говорю, — какую-нибудь косметику используете?

— Какую косметику! — рукой махнула.

— Обычную! — говорю. — Что здесь невероятного? Копейки!

— Конечно, — мужчина говорит. — Нахальство — второй талант!

Просто злость меня уже душит!

Тут полковник как раз входит, прокуренный.

Говорю ему, злобно:

— Так будете вы печенье мое есть или нет?

Он так удивился слегка и говорит:

— Да нет — какое там! Жена навернула там всего, целый пакет!

— Не считайте меня назойливым, — говорю. — Впрочем, если хотите, считайте... Хотелось бы мне узнать — чего уж такого невероятного могла она вам навернуть, ваша жена?

И не думал спрашивать, просто любопытно было, а эти вот собеседники довели.

— Пожалуйста, — говорит. — Угощайтесь!

Ну, баклажанная икра, конечно, ветчина, довольно свеженькая, грибки в банке. Пирожки с малиной.

И все ясно. А другой бы так и унес эту тайну в могилу!

— Записывайте, — говорю, — мой адрес. Будете уезжать, моя жена вам навернет!

Тот так вздохнул.

— У нас, у полковников, это не принято, — говорит.

— Ой! — женщина воскликнула. — Пирожки!

И ест уже пирожок с малиной, а смотрит на меня неприязненно, как и раньше!

Будит меня жена среди ночи, кричит:

— Все! Проспала из-за тебя самолет! Беги за такси, быстро!

Вспомнил: она же мне вчера говорила — экскурсия у них от предприятия на массив Гиндукуш!

Накинул халат, понесся. Привожу такси, взбегаю — дверь захлопнута, жены уже нет.

— Понимаешь, — таксисту говорю, — дверь моя, видишь ли, захлопнулась, так что дать я тебе ничего не могу. Вот — в кармане только оказалось расписание пригородных поездов, за прошлый год.

— Что ж, — говорит. — Давай.

Положил расписание в карман, уехал. А я дверь свою подергал — не открывается, крепко заскочила. Пошел я через улицу в пожарное депо, знакомого брандмейстера разбудил.

— Да нет, — он говорит, — никак нельзя! Нам за безогонный выезд знаешь что будет? У меня к тебе другое предложение есть: поступай лучше к нам в пожарные! Обмундирование дается, багор! Пожарный спит — служба идет!

— Вообще заманчиво, — говорю. — Подумаю.

Пошел обратно во двор, бельевую веревку снял. Поднимаюсь, звоню верхнему соседу.

— Здравствуйте! — говорю. — Хочу спуститься из вашего окна.

— А зачем? — он говорит.

Я рассказал.

— Нет, — говорит, — не могу этого позволить, потому как веревка не выдержит, которая, кстати, моя.

Вырвал веревку, дверь закрыл.

Спустился я тогда вниз, к монтеру.

— Сделаем, — говорит. — В мягкой манере!

Собрал инструмент, пошли. Долго так возился, мелкими щипчиками. Потом схватил кувалду — как ахнет! Дверь — вдребезги!

— Вот так, — говорит. — В мягкой манере! А что двери нет — ерунда! Одеяло пока повесь!

Ночью я, понятно, не спал. Тревожно. Такое впечатление, вообще, будто на площадку кровать выставил.

Вздремнул только, слышу — скрип! Вижу — вошел какой-то тип, с узлом.

— Так... — меня увидел. — А нельзя?

— Почему же нельзя? — говорю. — Можно. Двери-то нет, сам же видишь!

Разговорились. Толик Керосинщиков его зовут... Ехал к брату своему за пять тысяч километров — и в первый же вечер получил от него в глаз.

— ...Но и он тоже словил! Усек? — Толик говорит.

Ясно, обидно действительно — ехать пять тысяч километров исключительно для того, чтобы получить в глаз.

Говорит:

— Здорово мне у тебя нравится... Отдохну?

— Давай.

Прилег он на диван, ботиночки — бух! Накрыл я его картой полушарий, для тепла.

Соседка входит из сто одиннадцатой.

— Сосед, — говорит. — Я у жены твоей, помнится, тазик брала, нельзя ли еще и сковородку взять?

— Да что там сковородка, — говорю, — садись! Сковородку бери, что там еще? Может, еще чего-нибудь тебе надо?

Потом увидел через отсутствующую дверь: влюбленные стоят на площадке, мерзнут.

— Входите! — говорю. — Чего мерзнуть?