Валерий Попов - Нас ждут

— Ясно теперь! — сказали мы вместе (но я, конечно, на какую-то долю секунды раньше)...

— В известном смысле ты прав, — говорил я, когда мы с Гагой выходили во двор. — Действительно: в комнате этой в другое время попадаешь — примерно на сорок лет назад. Так что где-то ты прав!

— Ну спасибо и на этом! — усмехнулся Гага.

В следующее воскресенье я отдыхал, и вдруг появился взъерошенный Гага.

— Ну что? — спросил он меня. — Ты решил, что это уже всё?

— А разве нет? — удивился я.

— Разумеется, нет! — проговорил он. — Выйдем! Дельце есть!

— Что ещё за дельце? — спросил я.

— Да тут... грубая физическая сила нужна.

— Грубой силы у меня мало.

— Придётся тогда кого-то ещё... в тайну посвящать.

—- В какую тайну?

— Да надо кое-что вынести оттуда.

— Откуда?

— Неважно. Ты идёшь?

— Нет уж, ты скажи, что вынести? Я и так уже вынес немало!

— Да так, пустяки... В одном из дальних помещений подвала удалось странные ящики обнаружить!

— И что же в них странного? — сказал я по возможности спокойно. — Обычный какой-нибудь склад.

— Да нет. Не совсем обычный, — сказал Гага. — Надписи на тех ящиках старинные, с буквой «ять»!

— Ну и что же это за надпись? — Я почувствовал подступающий восторг.

— Да так. Фамилия одна, — уклончиво проговорил Гага.

— Остроумов! — закричал я и радостно захохотал.

Гага оцепенел.

— Ты что же... побывал там? — выговорил он.

— А мне и не надо там бывать! — Я радостно захохотал.— Я и так могу догадаться! Аналитический ум! — Я звонко шлёпнул себя ладошкой по лбу.

Гага стоял совершенно убитый.

— Ну ладно, — я положил ему руку на плечо. — На мою грубую физическую силу ты тоже можешь рассчитывать.

Поскольку предстояло тащить тяжёлый ящик, пришлось и Долгова с Маслёкиным пригласить с нами, — правда не рассказывая всё до конца, — до конца мы и сами не знали. Оба они согласились с радостью — Маслёкин, наверное, надеялся, что в ящиках каким-то чудом окажутся всё-таки кассетные магнитофоны, а Долгов, видимо, рассчитывал получить какие-то данные, которые легли бы краеугольным камнем в основу его будущей диссертации.

Когда мы, уже вчетвером, вошли в ту комнату, — она не была уже тёмной, светомаскировка с окон была снята, — вдруг небо за окном почернело, пошёл снег, — это в конце-то мая! Помню, я испугался, но не очень: всё может быть в нашем климате. Потом мы спустились по винтовой лестнице в подвал.

В полной тьме мы нащупали тяжёлый ящик, впихнули его по лестнице наверх. За окном всё ещё шёл снег. Мы вытащили ящик в коридор Гагиной квартиры — и увидели солнце за окном. «Мало ли что бывает в нашем климате!» — подумал я. Без всякой посторонней помощи, сами, отволокли ящик во второй двор.

Наступил торжественный момент вскрытия. Под крышкой лежала в два слоя гофрированная бумага.

— Классная упаковочка! — замирая, проговорил Маслёкин.

Гага дрожащими руками свернул бумагу в трубку. В фанерных ячейках торчали бутылочки, завёрнутые ещё дополнительно в какую-то сухую растительную плёнку.

— Лыко кокоса! — растерев кончик плёнки между пальцами, авторитетно проговорил Долгов.

Гага развернул первую бутылочку. Все уставились на неё... На зеленоватой наклейке был изображён черноусый красавец и вокруг него извивалась надпись: «Усатин».

— «Усатин Гербгардта», — спокойно проговорил я.— Придаёт всяким усам удивительно изящную форму и сохраняет их глянец и мягкость.

Все молчали. Гага вдруг повернулся и ушёл.

На следующий день, не утерпев, все мы пришли в школу с флаконами «Усатина». Надо сказать, что вещество это не испортилось, — пахло, во всяком случае, очень приятно. То и дело, к зависти девчонок, кто-нибудь из нас вынимал красивый темно-коричневый флакон, со шпокающим звуком выдёргивал пробку и, закатив глаза, с наслаждением нюхал.

— Что это у вас? — озадаченно проговорил Игнатий Михайлович. — Никогда ничего такого не нюхал!

— Тогда мы просто обязаны, — поднялся тут Долгов, наш хитрец, — более того, считаем прямым своим долгом преподнести вам этот изящный флакон!

— Откуда у вас такая редкость? — взяв флакон, изумился Иг. — Жаль, что у меня нет усов!

— А вы отрастите, Игнатий Михайлович, вам пойдёт! — почему-то глянув перед этим на меня, сказала Рогова.

— Потрясающе! Тысяча девятисотый год! Начало нашего века! — восхищался Иг. — Одна такая вещь говорит о времени больше, чем десяток книг!

— Берите, берите! — пробормотал Гага.

— Да нет. Я просто не достоин того, чтобы обладать такой драгоценностью! Я слышал, открывается музей старого быта и техники, — надо отнести флакон туда, думаю, там ничего подобного нет! Кто это разыскал?

Все стали поворачиваться к Гаге.

— Мосолов мне тоже помогал! — глянув в мою сторону, буркнул Гага.

Ночью мне приснилась страшная земля, скатывающаяся по краям, вся покрытая туманом. Из него поднимались полупризрачные столбы, — какой высоты они были, трудно было сказать, — ничего знакомого для сравнения рядом не было. Столбы медленно перемещались в тумане, соединялись в группы, потом абсолютно симметрично расходились, соединялись с другими столбами в отдалении, снова расходились. Самое страшное было в том, что я откуда-то знал, что столбы эти были разумны, более того, я был одним из них.

«Наверное, — проснувшись в холодном поту, подумал я,— хихамары унесли меня к себе, теперь я один из них, а здесь они оставили своего, замаскированного под меня, а там я видел сейчас себя!..»

В первый день каникул я решил наконец отдохнуть. Я лежал на диване. Флакон «Усатина» красовался на тумбочке.

Раздался звонок, бабушка впустила Гагу. Гага молча сел рядом со мной, открыл «Усатин», налил в ладонь, задумчиво пошлёпал по верхней губе.

— Свежайший аромат! — проговорил он.

Я приподнялся на диване. Я достаточно уже знаю Гагу, чтобы почувствовать, когда он говорит что-то просто так, а когда — с подвохом.

— Хорошо сохранился! — спокойно ответил я.

— Всего восемьдесят лет прошло! — небрежно проговорил он.

Я вскочил, сел на диване, мы стали смотреть друг другу в глаза.

— И что ты хочешь сказать? Что «Усатин» сделан недавно?

— Ну разумеется! — ласково, как ребёнку, сказал Гага.

— И кем же?

— Провизором Остроумовым, кем же ещё?

— Ты хочешь сказать...

— Ну наконец-то сообразил, умный мальчик. Мы просто побывали в том времени.

— Так... — Я снова лёг.

— Тут вообще в нашем районе, — разглагольствовал Гага, — было множество лавок и мастерских. Сами названия улиц за себя говорят: Стремянная, Перекупной, Свечной, Кузнечный, Ямская.

— Пошли! — Я поднялся с дивана, стал надевать ботинки, уже зная, что спокойно наше свидание не кончится.