Валерий Попов - Нас ждут

— Ну и что? — Гагу спрашиваю.

— Не знаю, — он плечами пожал.

— То есть ты хочешь сказать, что это особенное какое-то окно?

Гага долго молчал, потом спрашивает:

— Не знаешь, случайно, сколько окон в нашей квартире, всего?

— У нас в двух комнатах — три окна, в кухне — одно и у Лидии Григорьевны с Борисом Ефимычем два. Шесть.

— Так. — Гага говорит. — У нас — три, в кухне — одно и у соседа-кочегара — одно. Складываем твои окна с моими, получается одиннадцать. Теперь сосчитай, сколько всего окон на втором этаже.

— ...Двенадцать! То есть ты хочешь сказать, что одно окно лишнее?

— Ну может, и не лишнее, — Гага говорит. — Но ясно, что оно ни к моей, ни к твоей квартире не относится.

— К чему же оно относится? Где же эта комната расположена, которая ни к моей, ни к твоей квартире не относится?

Гага только плечами пожал.

— Как же в эту комнату попасть? — спрашиваю.

— А думаешь, надо попадать? — Гага спрашивает.

«Так, — думаю, — всё ясно! Гага новую загадку изобрёл, и непонятно, в общем-то, что можно ему возразить!»

— Так... — говорю. — А какие окна рядом с этим тёмным окном находятся?

— Со стороны твоей квартиры — крайнее окно вашей комнаты, со стороны моей квартиры — окно кочегара. Но я смотрел, и с той и другой стороны никакого продолжения дальше нет, стена.

— Какого кочегара?! Того?

— Ну, который в кочегарке сидит, — спокойно на это Гага говорит.

— Та-ак... значит, между нашими квартирами какая-то комната, вход в которую неизвестно откуда?

— Видимо, — Гага плечами пожал.

— И что же там происходит?

— Откуда я знаю? — Гага говорит.

— И что ж это за комната такая, неизвестно? — спрашиваю.

— Я расспрашивал осторожно старожилов нашего дома, — Гага говорит. — Никто из них даже не догадывается, что одно окно в нашем доме всегда тёмное.

— Значит, это ты первый заметил?

Гага плечами пожал:

— Видимо, я.

— Ну и что теперь будем делать? — спрашиваю.

— Думаешь, надо обязательно что-нибудь делать? — Гага спрашивает.

— Ладно, не притворяйся! — Я разозлился. — Не просто же так ты меня во двор вытащил, явно хотел что-то мне предложить!

— Ну, неплохо бы, вообще, заглянуть в эту комнату, — Гага говорит. — Но вход, видимо, в неё замурован. Когда, с какой целью и что в этой комнате замуровано, вот на какие вопросы хотелось бы получить ответы. — Гага говорит.— Проникнуть через стену в эту комнату вряд ли удастся, вряд ли твоя преподобная бабуся позволит стену в вашей комнате проломить!

— Бабушка? — обрадовался я. — Она позволит! Пойдём, честно ей всё расскажем, она разрешит!

— Да нет, — Гага говорит. — Не стоит лишних людей в нашу тайну посвящать. Думаю, самим удастся разобраться. Завтра Первое мая, все почти на демонстрацию уйдут, и мы спокойно с тобой в комнату эту проникнем.

— Но как?

— Думаю, на крыше за трубу верёвку привяжем и один из нас по этой верёвке до окна спустится.

— Ты это называешь «спокойно»?

— А что? По-моему, мы уже спускались на верёвке с высоты, по-моему, дело проверенное!

— Ну, там хоть не видно было, какая высота, а тут ясно, грохнешься, всё переломаешь!

— Пожалуйста, — Гага говорит, — я спущусь, ты будешь на крыше находиться, за верёвкой следить.

«Нет уж, — думаю, — это не пройдёт: не позволю я ему таким надменным быть!»

— Ну почему же, — говорю, — можем жребий вытянуть, кому спускаться!

— Ну хорошо, — Гага говорит, — завтра в девять часов я зайду за тобой, с верёвкой.

Вернулся я поздно уже, лёг спать. Но всю ночь не мог заснуть.

«Надо же! Думал, что никаких больше тайн нет во всей вселенной, а оказалось, вот тайна, под боком, рядом с моим диваном, — замурованная комната!»

Так и заснул я под утро, думая о ней, и приснился мне страшный сон про неё. Будто бы встаю я с дивана, вылезаю через форточку на подоконник, потом, за раму держась, пытаюсь свеситься подальше, чтобы в ту соседнюю комнату заглянуть, но нет, сбоку не видно ничего, только оконный переплёт.

Вдруг решившись, я отталкиваюсь от своей рамы вбок, лечу и оказываюсь на подоконнике той комнаты! Чуть не сорвался, но успел ухватиться кончиками пальцев за оконный переплёт. Потом прижался лбом к холодному стеклу, стал смотреть. Тут, к счастью, над двором луна появилась и всё стало мне видно в той комнате: продолговатая пустая комната, на полу чёрные тени от рам, в углу цилиндрическая железная печка до потолка. И всё! И ничего больше в этой комнате нет. И даже двери нет, вот что поразительно! Комната есть, печка есть, а никакая дверь в эту комнату не ведёт, ни открытая, ни закрытая!

Передвинулся немножко по подоконнику, ладонью форточку толкнул. Она заскрипела вдруг страшно громко в тишине и сдвинулась. Ещё нажал, она почти полностью открылась и вторую форточку, во второй раме, сдвинула.

Подтянулся я, скорчился и стал в эту форточку протискиваться. Пролез, повисел в комнате вниз головой... Чёрные тени рам на полу, тихо, только слышится громкое моё дыхание.

Потом ступил руками на подоконник в комнате, потом сделал переворот и ногами встал на пол. Всё!

Прошёл по всей комнате, стены осмотрел. Дверь всё-таки есть, в той самой дальней стене, где печка. Чуть выступает под обоями высокий прямоугольник.

Потом стал разглядывать более подробно: какие-то вещи, видно оставленные старыми жильцами, валяются на полу; старая самодельная кукла (чулок, набитый песком, с нарисованными глазами и ртом), металлический милицейский свисток с катающимся шариком внутри, ещё «маялка», для подбрасывания ногой, сшитая из материи, вспомнил я, с медной бляхой внутри. Я вдруг понял, что знаю все эти вещи, — это были детские «сокровища» моего отца, про которые иногда, в минуты задушевных бесед, он рассказывал; и вот они как-то оказались здесь, в закрытой этой комнате, на полу. Главное, эти «сокровища» были у отца совсем в другом городе, во время эвакуации — и вдруг как-то странно оказались здесь. Я почему-то испугался, быстро оглянулся назад: открыта ли форточка? — потом посмотрел вперёд и увидел, что заклеенная дверь трясётся под чьими-то ударами, кто-то хочет войти в эту комнату! Потом обои криво порвались, и дверь стала медленно открываться.

С бьющимся сердцем я отскочил к окну... и проснулся у себя на диване. Но долго ещё не мог понять, что то был всего лишь сон, — настолько явственно всё было в той комнате.

Потом раздался звонок, и в комнату в сопровождении бабушки вошёл Гага.

— Всё спишь? — сказал он. — Что, разве ракеты смотреть не пойдём?

При этом он подмигивал так, что посуда на столе дребезжала.

— А... ракеты смотреть! Пойдём! — сказал я, с трудом соображая.